Прощай, Анна К.. Лера Манович

сказала собака.

      – Здравствуй, собака, – сказал Гоша.

      Но собака продолжала говорить гау-гау и смотрела мимо.

      Вот и знакомый двор. Гоша поднял голову и увидел, что солнце блестит в окнах его квартиры. Хитрое солнце обогнало его и прибежало первое.

      Из мусорного контейнера торчала отличная штука. Гоша остановился и уставился на нее: алюминиевая рейка с пружиной на конце. Это было то, что надо, чтобы закончить работу, которую он начал неделю назад. Гоша подставил ящик, встал на него и склонился в контейнер, чтоб рассмотреть находку поближе. Из контейнера приятно пахло холодным железом и деревянной стружкой.

      – Опа-па, какие люди без охраны! – кто-то вырвал ящик из-под Гошиных ног, и он, чтоб не рухнуть, уцепился руками за контейнер.

      Гоша медленно спустился на землю, отряхнул куртку и развернулся.

      Трое мальчишек лет четырнадцати из его дома смотрели на него и ухмылялись.

      – Драсьте! – громко сказал один.

      Гоша кивнул.

      – Это кто? – сказал второй.

      – Это Гога из семьдесят первой. Дебил. У него мать шлюха, спала со всеми подряд – и вот. Родила его.

      – Ты откуда знаешь? – спросил третий.

      – Моя мать сказала. Она с ней в одном классе училась. Гоша снова кивнул пацанам и, положив на плечо штуковину, собрался уйти.

      – Опа! – сказал первый и выставил ногу, не давая Гоше пройти. – Куда это ты попер?

      – Оно тут лежало, – сказал Гоша. – Оно ничье.

      – Как это ничье? В мире ничего ничьего нет! – сказал низенький и сплюнул. – Даже ты чей-то.

      Остальные довольно гоготнули.

      Начинало темнеть. Гоша задрал голову и увидел желтое освещенное окно на последнем этаже. И мать у окна. Мать говорила с кем-то по телефону и глядела мимо Гоши.

      – Давай увидимся. Может, я смогу тебе помочь.

      – Каждый раз, когда мне так говорили, все заканчивалось просто постелью, – мать стряхивает пепел и смеется.

      – Иногда постель может помочь.

      – После Гоши я очень боялась залететь. Боялась и хотела. Пятнадцать лет страха и ожидания чуда. А сейчас, когда поняла, что вряд ли залечу, секс перестал быть интересным. Потому что из него ушло ожидание чуда.

      – У тебя нет месячных?

      Мать смеется:

      – Когда я год назад летала в Америку, пограничник не нашел сразу визу и спросил про нее с точно такой же интонацией.

      – Но у тебя же есть виза?

      – Есть. Но я уже никуда не полечу.

      Гоша помахал руками, но мать смотрела мимо него. Как солнце, которое так и не догнал Гоша.

      – Кому это ты машешь?

      – Маме.

      – Своей маме-шлюхе?

      Слово было знакомое, но смысл его Гоша вспомнить не мог. Слово было мягкое, ласковое.

      – Да, – сказал он и улыбнулся.

      – Офигеть, во дебил.

      – Ага.

      – Ну-ка положи эту херню!

      Гоша послушно прислонил железку к контейнеру.

      – Тебя Гоша зовут?

      – Да.

      – Хочешь