Чрево Парижа. Радость жизни. Эмиль Золя

просидеть у них час, чтобы почувствовать себя так, точно наелся на три дня. Напрасно я сунулся к ним сегодня утром; оттого у меня и вышла такая неудача с этюдом.

      Потом, пройдя молча несколько шагов, он продолжал:

      – Ах уж эти порядочные люди! Мне просто жалко их, до того они здоровые. Я было хотел написать их портреты, только мне никогда не удавались эти жирные бескостные физиономии… Да что и говорить, моя тетушка Лиза не станет швырять своих кастрюль! А я-то, дурак, продырявил голову Кадины! Насколько я вспоминаю теперь, она, пожалуй, была не так уж плохо написана.

      Они разговорились о тетушке Лизе. Клод сообщил, что его мать давно уже не встречается с колбасницей. Он намекнул, что тетка стыдится сестры, вышедшей замуж за рабочего; впрочем, госпожа Кеню вообще не жалует бедняков. О себе художник рассказал, что один добрый человек задумал определить его в училище, пленившись фигурками ослов и старушек, которые мальчик рисовал с восьмилетнего возраста. Но добрый человек умер, завещав Клоду тысячу франков ежегодной ренты; благодаря этому он и не умирает с голоду.

      – А все-таки, – продолжал он, – я предпочел бы быть рабочим, вот хоть бы, например, столяром. Счастливый народ эти столяры! Ну представьте себе, что им надо сделать стол… Они его сработали и ложатся спать, довольные работой и собою… А я так вовсе не сплю по ночам. Все эти проклятые этюды, которые я не могу закончить, вертятся у меня в голове. Я никогда ничего не кончал, никогда, никогда…

      Его голос срывался, переходя почти в рыдание. Клод то смеялся, то ругал себя, выбирая самые бранные слова, всячески себя уничижая; с тем холодным озлоблением, какое присуще людям, наделенным тонким, изысканным умом, но не верящим в свои силы, художник старался себя очернить. В конце концов он присел на корточки против одного из слуховых окон рыночного подвала, где газ горел круглые сутки. Там, в глубине подвала, Клод показал Флорану Маржолена с Кадиной, которые преспокойно ужинали, сидя на одном из камней, где режут птицу. Эти бойкие подростки умели прятаться в подвалах и как-то ухитрялись оставаться в них после того, как рыночные павильоны запирались на ночь.

      – Эх, что за животное, что за красивое животное! – повторял художник, говоря о Маржолене с завистливым восхищением. – А ведь эта скотина чувствует себя счастливым!.. Наевшись овощей, они с Кадиной улягутся вдвоем в большую корзину с перьями, каких здесь много. Вот это, по крайней мере, жизнь!.. Ей-богу, вы хорошо сделали, что поселились в колбасной; может быть, вы и сами начнете жиреть.

      Он повернулся и ушел. Флоран поднялся к себе в мансарду, смущенный тревогой художника, которая пробуждала его собственные сомнения. На другой день он долго гулял по набережной, чтобы не сидеть с утра в колбасной. Но за завтраком ему было трудно устоять против подкупающей кротости Лизы. Она возобновила с ним разговор о должности