Калейдоскоп. Расходные материалы. Сергей Кузнецов

с чудом пережившей века античной статуей, – но в тот, самый первый раз Валентин запомнил только лицо.

      Само по себе удивительно: Марианна была обнажена, а Валентин никогда прежде не видел нагой девушки – по крайней мере, так близко. Она стояла спиной к двери и натягивала чулок на левую, еще полуголую ногу. Тонкая щиколотка уже скрылась под серой шерстью, но полноватое бедро сверкало отраженным светом газового рожка. Заслышав шум, Марианна обернулась через плечо.

      Ярко накрашенные губы, чуть приоткрытые в полуулыбке. Большие серые глаза в обрамлении длинных подрагивающих ресниц. Бледная кожа высоких скул, не тронутая румянцем – ни возбуждения, ни смущения.

      Секунду она глядит ему прямо в глаза: равнодушно, скучающе. Так смотрит девочка-подросток: она только что разорвала обертку последнего рождественского подарка и убедилась, что и на этот год родители ничем не удивили и не порадовали. В ее взгляде – детская невинность и взрослая пресыщенность, под этим взглядом Валентин замирает безмолвно, а Марианна отворачивается и возобновляет возню с подвязкой.

      – Меня зовут Кинэт. – Легкий удар по плечу выводит Валентина из оцепенения. Юноша уже одет, клоунские чулки перекинуты через руку, и даже… нет, это уже совсем невероятно!

      – Ваши усы… – в замешательстве говорит Валентин, – вы их сбрили?

      Кинэт смеется, и хохот Саркиса вторит из глубины комнаты.

      – О нет, это только грим! – Молодой человек протягивает руку: усы мертвыми насекомыми лежат на ладони. – Я же не хочу, чтобы меня узнавало на улице пол-Парижа!

      – И кроме того, – Саркис тоже успел одеться, – мы стараемся сделать вид, что это старые фотографии – восьмидесятых, девяностых годов. За последние два года они здорово взлетели в цене – спасибо префекту полиции!

      – Да уж, чертов кобель Лепен прошерстил всех букинистов и антикваров вплоть до самых предместий. Старых добрых картинок теперь днем с огнем не сыщешь, – кивает Кинэт и добавляет: – Нет ничего хуже, чем полицейское лицемерие на службе церкви и буржуазии.

      Уже во втором баре они забыли, что отмечают день рождения. На третьем кувшине красного заговорили о грядущей войне.

      – Многие считают, что войну невозможно предотвратить, – провозгласил Кинэт, – но я убежден: если мы определим, кто те два или три человека, которые больше всех содействуют войне в Европе, мы сможем их устранить.

      – Фу, – морщится Саркис, – покушения. Убийства. Фу.

      – Убийства отвратительны тебе, дорогой друг?

      – Как и любому человеку.

      – А война?

      – Тем более!

      – Ближайшая война убьет, быть может, миллион человек. Пожертвовать двумя или тремя жизнями для спасения миллиона…

      – Не слишком ли ты преувеличиваешь значение отдельных личностей? – говорит Валентин.

      – Оставим метафизику философам! Ответь мне лучше: допустим, в июле 1870-го убиты