Последние саксонцы. Юзеф Игнаций Крашевский

Радзивилла, польного гетмана Сапегу, на первый взгляд находящегося в партии Радзивилла, также подозревали, что жена его остужает.

      Князь-канцлер обещал послать от себя кого-нибудь для переговоров, но смеялся и пожимал плечами. «Пусть поболтают, – говорил он, – чем это повредит, proba frei, князь-епископ».

      Дошло до выбора места, где бы на нейтральной территории могли найти друг друга уполномоченные. Ксендзу Красинскому показалось подходящим пригласить в Радзивилловскую кардиналию. Это было обширное здание, в самом центре города, расположенное около костёла Св. Иоанна. В нём с залой для заседаний и с отдельными покоями для побочных переговоров на стороне проблем не было. Никто не спорил, назначили день и час, и хотя это должно было происходить priwatim и потихоньку, князь-воевода не преминул приказать, чтобы его двор и челядь выступили превосходно.

      Сам же, не желая лично принимать участия в переговорах, он обеспечил только себе уголок в большой зале внизу, чтобы была возможность всё слышать и различить голоса.

      Приятели советовали ему, чтобы лучше укротил своё любопытство и ждал результата отдельно, потому что опасались, как бы чем-нибудь раздражённый, он не вырвался из укрытия и всего своим нетерпением не испортил.

      – Но что же, пане коханку, – сказал он, – вы понимаете, что я такой горячка! Меня это не охлаждает, не греет. Я знаю заранее, что из этого ничего не будет.

      Уполномоченные от Чарторыйских должны были тогда прибыть в три часа и для их приёма всё было так готово, чтобы ничего не выдало, что там должно было происходить что-то необыкновеное. Поэтому люди ходили, стягивали стражу, приезжали гости, входили и выходили многочисленные Радзивилловские клиенты.

      Епископ Красинский и каштелян Бжостовский ожидали уже с час, а на лице епископа легко было узреть, что был неизмеримо рад полученному результату своих усилий и себе приписывал такой многообещающий мир.

      Князь также дремал на своём месте, прикрытый шторкой, которая маскировала открытые двери. Рядом с ним стоял, назначенный для посылок, молодой Ожешко, придворный, который был в этот день на службе.

      Пробило три часа.

      На улице было оживление, а перед кардиналией такая давка, что прибывающих, которых ожидали в любую минуту, в толпе не могли бы узнать. Догадывались также, что открыто они показываться не захотят.

      Тогда ждали, нетерпеливо. На башне пробило первую четверть, Радзивилл велел немного приоткрыть шторку.

      – Никого нет!

      Никого не было. Вошёл подкоморий Нетышка, который имел к воеводе частное дело, а о съезде вовсе не знал. Его пришлось спрятать за шторой, чтобы не испугал гостей.

      Чтобы освежить рты посредникам, Рдулковский предложил приказать принести вина. Князь только что-то пробормотал.

      Епископ Каменецкий, очень живого темперамента, постоянно краснея и бледнея, смотрел на часы, и зубы его сжимались от гнева, который он подавлял в себе.

      Малейшее движение, шелест обращали глаза всех на двери, которые до сих пор были неподвижны. Князь посмеивался