Пыльные перья. Ольга Дехнель

И она гнилая маленькая тварь. Это ровно то, что она сделает.

      Грин поморщился, покачал головой, не соглашаясь. Он выглядел расстроенным, еще больше – удивленным.

      – Перестань. Ты сейчас просто… несправедлив. К ней. И в целом. Я сам разберусь, ладно?

      Мятежный оторвался от разглядывания собственных рук, он до сих пор местами был перепачкан кровью и землей, не отходил от Грина ни на шаг с того момента, как они вернулись. Тени под его глазами были не меньше, чем у самого Грина. Может быть, удар не рассчитан был на двоих. Но принимали его все равно двое. Мятежному хотелось бы быть единственным, кто стоит на линии огня. Лучше я, чем он. Грину показалось, что его трясет. Еле заметно. Мелко. Он пытался это скрыть, сжимал руки на коленях до побелевших костяшек, а дрожь становилась только хуже. Мятежный не хотел, чтобы Грин смотрел так глубоко, только он заметил все равно. Мятежного на этой фразе, кажется, чуть не разрывало на части, легко, почти нежно, совершенно неотвратимо.

      – Да просто она тебя не заслуживает. Понимаешь ты это или нет?

      Что они на самом деле видели, когда смотрели на одного и того же человека?

      – А кто заслуживает? – Собственный голос его подвел, Грина сегодня подводило все, и даже собственное тело было предателем. Столько времени пустого хождения по кругу, и он почти ругал себя за эту кошмарную невнимательность. Ему, конечно же, говорили не волноваться, но все впустую. Грин чувствовал собственное сердце, беспокойно, по-птичьи пытающееся проломить тесноту ребер.

      – Это, так или иначе, бесполезная работа. Я не задержусь надолго.

      Мятежный не говорил многих вещей. Особенно много вещей он не говорил Грину, несмотря на то что они были лучшими друзьями. Что когда он немного обжился в Центре, от него все еще несло кровью и страхом, а Валли решительно не знала, что с ним делать, появился Грин, и он был похож на печального ангела. И, наверное, Мятежному даже не стоило с ним общаться, но Грин появился, и Марк никогда больше не был один. И он теряет его, теряет каждый день понемногу. Как же страшно дорожить тем, что так легко может смять смерть в своих костлявых пальцах. И почему они должны быть костлявыми? Мятежному виделись ухоженные руки в перстнях. Похожие были у его матери. Смерти ведь достаются лучшие. Однажды она придет и за Грином.

      И Мятежного трясло, Мятежного ломало. Хватит, хватит, хватит. Довольно. Ему всегда была невыносимо тесна крошечная коробка собственной головы. Он все мечтал из нее выбраться. Снял бы эту кожу и эти кости. Оставил бы на полке. Мысли несли его дальше. И каждая была невыносима. Про Марка Мятежного столько раз говорили: «Этот не жилец», а он жил все равно. Будто назло.

      Грин повторил вопрос, тихо, вполголоса, Мятежному от этой интонации, просящей почти, почти нежной, почти, почти, почти, хотелось рвать на себе волосы и выйти к чертям из собственной липкой кожи, Мятежному было тесно и душно. И даже голос Грина, обычно дарящий ему покой, сегодня будто крепче сжимал железные прутья вокруг.

      – Так кто?

      Мятежный