родиться и созреть точно так же, как и Гений. Это индивидуальный процесс внутреннего развития – внутреннего роста. И, да, конечно, если тело и сознание (душа) рождается в прекрасной обстановке и условиях, ему соответственно легче, но только в том случае, если оно созрело уже в утробе матери, если же нет – это может быть долгий, не всегда завершенный, путь идущий по кругу. Имя Либериус я получил в роддоме, когда мои родители, выбирая между несколькими именами придуманными ими лично или подсказанными им их друзьями, не могли прийти к общему решению, поэтому решение принимал наш выдающийся хирург Гиппократ, который не чурался своей работы и делал ее с огромным удовольствием, предпочитая ее вместо душного бездушного кабинета. Он взял тогда меня на руки, посмотрел улыбающимся – мудрым взглядом и сказал: “Да будешь зваться ты, Вселенское созданье, Либериусом, сыном Кроноса и Реи!” Так мне об этом рассказывал мой отец, а я никогда не мог понять, шутит он или говорит чистую правду; но то, что всю свою сознательную жизнь, которая началась еще в раннем возрасте и продолжается по сей час, я чувствовал себя каким-то особенным, не таким как все (как и каждый взрослый, не только ребенок) – это факт; даже когда рубил дрова или работал на каменоломне, добывал уголь или просто ловил рыбу, вся эта деятельность проходила независимо от меня, не вовлекая мою созерцающую душу порой в совсем нелегкий физический труд, а также мысленные процессы, которые казались видимы моему отвлеченному сознанию, а оно в свою очередь не соприкасалось с чередой воображаемых мыслей. Тело могло трудиться до износа, до полного изнеможения, мысли клубиться, туманиться и закручиваться, а сознание (душа) в это время парило в сторонке, улыбалось никому не видимой улыбкой и наслаждалось своей текучей эфирностью, которую невозможно нагрузить никаким, даже самым невыносимым, трудом, задурманить самыми изощренными потусторонними мыслями, сознание, которое невозможно унизить и оскорбить, как бы не старались главврачи, а с ними и слаборазвитые пациенты (которых большинство) нашей общей психушке, – ничего у них не получалось. “Душа непричастна и бессмертна! Она может жить независимо от тела.” – это именно то, что говорил мой кузен Сократ перед самой смертью, которого приговорили за то, что он отверг всех Греческих, да и не только, Бигов, обязав под присмотром палачей принять лошадиную дозу яда. “Тело мое постепенно умирает. – говорил он своим ученикам, стоящим подле его ложе. – Я не чувствую уже своих ног, но внутренняя энергия жива, жива независимо от отмирающих конечностей. – ученики стояли и оплакивали его. – Не стоит плакать друзья мои. – успокаивал их Сократ: – Я уже не чувствую своего тела, но энергия как и прежде жива. Через несколько секунд я уже не смогу говорить и видеть вас, но энергия, душа или сознание будет продолжать жить – жить своей неземной жизнью. Вот и сечас, я уже не вижу и не слышу вашего рыданья, а вы не слышите меня, но эфирная энергия все также течет в этом обездвиженном, умиротворенном,