И один в поле воин. Юрий Петрович Дольд-Михайлик

есть несколько минут, чтобы передохнуть, Гольдринг остановился и несколько раз, через нос, глубоко вдохнул воздух.

      – Пробьются наши, как думаете, герр лейтенант? – чуть отдышавшись, спросил Вольф.

      – Боюсь за них. Силы слишком неравны! Да, вахтмейстер, а где списки осведомителей и полицейских? Папку с ними вы положили на стол в канцелярии.

      Вахтмейстер побледнел как полотно.

      – Я… я думал, что вы…

      – Выходит, вы их забыли? Вы понимаете, что вы наделали?

      – Но я думал… – едва мог вымолвить дрожащими губами вахтмейстер.

      – Вы думали? Да вы знаете, что будет, если списки попадут в руки партизан? Вы представляете, что вам придется отвечать за это перед самим оберстом?

      – Герр лейтенант! Помилосердствуйте! Не губите! Да разве я мог думать в такое время о каких-то списках? Умоляю вас, скажем, что они были у Вурцера!

      Издали донеслись крики и отчаянные вопли. Пулеметные очереди смолкли, слышались лишь одинокие выстрелы.

      – Скверно! Начался рукопашный бой. Поспешим, вахтмейстер! – бросил Гольдринг и быстрыми шагами углубился в болото.

      Можно ли измерить силы человека, когда он спасается от смертельной опасности? Вольф никогда не думал, что способен целую ночь брести по колено в воде, с трудом вытаскивая ступни из топкой трясины, не смея остановиться, потому что зыбкая почва все время колеблется под тяжестью тела, и стоит только оступиться, как трясина жадно засосет. К тому же он ничего не ел со вчерашнего утра и совсем ослаб. Правда, лейтенант иногда выдергивал из чащи тростника какие-то, одному только ему известные растения, и протягивал их Вольфу, показывая, как их надо чистить, но от этой еды вахтмейстера только мутило. К тому же очень болели руки, и у лейтенанта и у вахтмейстера они были окровавлены от множества порезов об осоку. Вольф никогда и не предполагал, что путешествие по заросшему тростником болоту может быть столь опасным.

      – Герр лейтенант! Долго ли мы будем блуждать? – уже под утро спросил совершенно обессиленный Вольф. Он посинел от холода и дрожал.

      – Вы же сами слышали, что по болоту стреляют. Возможно, нас ищут. Мы не уйдем отсюда, пока я не буду убежден, что партизаны скрылись.

      – Но мы ведь снова повернули обратно?

      – Молчите, ради бога, и следуйте за мной!

      Гольдринг и сам чувствовал, что силы оставляют его. Он уже едва передвигался, часто останавливался, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли отдыхая.

      Наконец Генрих остановился.

      – Здесь мы будем стоять, пока не услышим рокота машин.

      – Разве здесь услышишь?! – Вольф безнадежно махнул рукой.

      – Мы находимся метрах в ста от дороги. Согласно приказу оберста я должен был вернуться вчера вечером. Я не прибыл вечером, не прибуду и рано утром. В штабе переполошатся, и не позднее девяти начнутся розыски. Часов в десять машины с солдатами будут здесь.

      Но помощь пришла раньше. Гольдринг не учел того, что в его возвращении заинтересован не только оберст, отдел 1-Ц, а и весь штаб.

      Когда, не