Столик на двоих. Сборник рассказов. Наталия Гавриленко

мы в полном составе подъехали к роддому.

      Я уже подняла руку для прощального помахивания, как вдруг услышала душераздирающий вопль из открытого окна, расположенного рядом с входной дверью! В следующую секунду раздался не менее сильный рев из окна по другую сторону двери. Я вздрогнула, ойкнула и отпрянула от уже тянувшихся ко мне рук сухонькой, похожей на воробышка, русской старушки, санитарки. Сделала шаг назад. Мама, наблюдавшая за мной с улицы, подбежала и, взяв под локоть, спросила:

      – Доченька, ты испугалась? Это роженицы кричат… Больно им… Мама поддерживала меня под руку и в то же время не давала развернуться.

      – Мама! Я туда не пойду! Их там режут! – я прижала свой пакет с пожитками к груди и развернулась в сторону машины отца, чтобы пройти несколько десятков шагов и убежать от этого места далеко и надолго.

      – Ну что ты выдумала? Они кричат, потому что рожают, а тебе еще два месяца лежать! Это совсем другое отделение. Экстренное. Их со всех концов везут. У тебя все по-другому: ляжешь, тебя подготовят, все будет мягко, спокойно…

      – И без боли? – я с испугом продолжала смотреть на маму.

      Мама посмотрела на меня, как бы решая: говорить мне правду или нет. Но природная тяга к честности перевесила, и она тихо, как бы извиняясь за что-то, произнесла еле слышно:

      – Ну, совсем немного поболит. Совсем чуточку…

      Уловив в маминых словах нотки сочувствия, я пришла в себя:

      «А правда, куда я собралась? Рожать то все равно придется… так лучше здесь, под присмотром… И родителей мучаю…»

      – Ладно. Пошли, мама…

      Мы снова направились к стеклянной двери, где меня терпеливо дожидалась все та же старушка-воробышек.

      – Пойдем, милая, пойдем, касаточка. – Старушка цепко взяла меня под руку и показав маме знаком, что та может уходить, засеменила рядом с моим туловищем.

      «Касаточка… Это акула что ли?» – подумала я, как будто то думать больше было не о чем.

      Мама смотрела мне в след, смахивала слезы и что-то шептала губами.

      Я уходила в неизвестность…

      Муж, к тому времени сам только что оправившийся после болезни, на второй день поставил горчичники, а к вечеру того же дня, услышав мой ужасный «лающий» кашель, приладил компресс на горло.

      «Вот значит зачем нужны мужья в таком возрасте…» – с улыбкой и нежностью подумала я.

      Третий день болезни выдался самым тяжелым: непрерывный надсадный сухой кашель, сотрясал все тело. Болела голова, уши, глаза.

      Вдруг позвонила младшая дочь: ей приснилось, что я умерла… После таких снов человеку говорят, что он будет жить долго. Но осадок все-таки остался…

      Как могла, успокоила ее, а сама задумалась:

      «А, действительно, если я вдруг умру? Как жизнь моей семьи пойдет дальше? Как они переживут встречу с неизбежностью? Что привнесётся в их жизнь, а что уйдет безвозвратно?»

      Вопросы заставили посмотреть на пронёсшуюся жизнь, как на кинопленку, запущенную с ускорением… Вот