Книжный вор. Маркус Зусак

отпечатал тысячу-другую книжек или плакатов морально-разлагающего содержания, только ради того чтобы их предать огню.

      Все было готово для великолепного 20 апреля. Это будет день сожжений и радостных воплей.

      И книжного воровства.

      В доме Хуберманов в то утро все снова шло как обычно.

      – Этот свинух опять смотрит в окно, – ругалась Роза Хуберман. – Каждый божий день, – не замолкала она. – Ну что ты там теперь высматриваешь?

      – О-о, – простонал Папа с восторгом. На спину ему сверху окна свисал флаг. – Надо и тебе взглянуть на эту даму. – Он оглянулся через плечо и ухмыльнулся Лизель. – Прямо хоть выскочить и бежать за ней. Ты ей в подметки не годишься, Мама.

      – Schwein! – Мама погрозила Папе деревянной ложкой. – Вот свинья!

      А тот продолжал смотреть в окно на несуществующую даму и очень даже существующий коридор из германских флагов.

      В тот день каждое окно на улицах Молькинга украсилось во славу фюрера. В некоторых местах, вроде лавки фрау Диллер, окна были рьяно вымыты, флаги новехоньки, а свастика смотрелась как брильянт на красно-белом одеяле. В других флаги свисали с подоконников, как сохнущее белье. Но все же были.

      С утра случился небольшой переполох. Хуберманы не могли найти свой флаг.

      – За нами придут, – заверила Мама мужа. – Нас заберут. – Кто? Они. – Надо найти!

      Уже казалось, что Папе придется пойти в подвал и нарисовать флаг на холстине. К счастью, флаг все-таки нашелся, похороненный в шкафу за аккордеоном.

      – Этот адский аккордеон, загораживал мне всю видимость! – Мама крутанулась на пятках. – Лизель!

      Девочке доверили честь приколоть флаг к оконной раме.

      Ближе к полудню приехали Ганс-младший и Труди – на домашний обед, как они это делали на Рождество и Пасху. По-моему, теперь подходящий момент представить их пообстоятельнее:

      У Ганса-младшего были отцовские глаза и рост. Вот только серебро в его глазах было не теплое, как у Папы, – там уже профюрерили. Еще у него было побольше мяса на костях, колючие светлые волосы и кожа, как белесая краска.

      Труди, или Трудель, как ее часто называли, была лишь на пару-другую сантиметров выше Мамы. Ей досталась плачевная утиная походка Розы Хуберман, но в остальном она была заметно тоньше. Живя прислугой в богатой части Мюнхена, она, скорее всего, уставала от детей, но всегда умела найти хотя бы несколько улыбчивых слов для Лизель. У нее были мягкие губы. Тихий голос.

      Ганс и Труди приехали вместе на мюнхенском поезде, и совсем скоро ожили старые трения.

*** КОРОТКАЯ ИСТОРИЯ О ***ПРОТИВОСТОЯНИИ ГАНСА ХУБЕРМАНА С СЫНОММолодой человек был фашист; его отец – не был.В глазах Ганса-младшего отец был частью прежней дряхлойГермании – той, которая любому дает себя в пресловутыйоборот, пока ее собственный народ страдает.Он рос, зная, что отца называют «Der Juden Maler»– еврейский маляр – за то, что красит дома евреям.Потом