Отцы и дети. Иван Тургенев

его встряхивая, между тем как Дуняша тихонько ставила на окно зажженную курительную свечку, подложивши под нее грош.

      – Сколько бишь ему месяцев? – спросил Павел Петрович.

      – Шесть месяцев; скоро вот седьмой пойдет, одиннадцатого числа.

      – Не восьмой ли, Федосья Николаевна? – не без робости вмешалась Дуняша.

      – Нет, седьмой; как можно! – Ребенок опять засмеялся, уставился на сундук и вдруг схватил свою мать всею пятерней за нос и за губы. – Баловник, – проговорила Фенечка, не отодвигая лица от его пальцев.

      – Он похож на брата, – заметил Павел Петрович.

      «На кого ж ему и походить?» – подумала Фенечка.

      – Да, – продолжал, как бы говоря с самим собой, Павел Петрович, – несомненное сходство. – Он внимательно, почти печально посмотрел на Фенечку.

      – Это дядя, – повторила она, уже шепотом.

      – А! Павел! вот где ты! – раздался вдруг голос Николая Петровича.

      Павел Петрович торопливо обернулся и нахмурился; но брат его так радостно, с такою благодарностью глядел на него, что он не мог не ответить ему улыбкой.

      – Славный у тебя мальчуган, – промолвил он и посмотрел на часы, – а я завернул сюда насчет чаю…

      И, приняв равнодушное выражение, Павел Петрович тотчас же вышел вон из комнаты.

      – Сам собою зашел? – спросил Фенечку Николай Петрович.

      – Сами-с; постучались и вошли.

      – Ну, а Аркаша больше у тебя не был?

      – Не был. Не перейти ли мне во флигель, Николай Петрович?

      – Это зачем?

      – Я думаю, не лучше ли будет на первое время.

      – Н… нет, – произнес с запинкой Николай Петрович и потер себе лоб. – Надо было прежде… Здравствуй, пузырь, – проговорил он с внезапным оживлением и, приблизившись к ребенку, поцеловал его в щеку; потом он нагнулся немного и приложил губы к Фенечкиной руке, белевшей, как молоко, на красной рубашечке Мити.

      – Николай Петрович! что вы это? – пролепетала она и опустила глаза, потом тихонько подняла их… Прелестно было выражение ее глаз, когда она глядела как бы исподлобья да посмеивалась ласково и немножко глупо.

      Николай Петрович познакомился с Фенечкой следующим образом. Однажды, года три тому назад, ему пришлось ночевать на постоялом дворе в отдаленном уездном городе. Его приятно поразила чистота отведенной ему комнаты, свежесть постельного белья. «Уж не немка ли здесь хозяйка?» – пришло ему на мысль; но хозяйкой оказалась русская, женщина лет пятидесяти, опрятно одетая, с благообразным умным лицом и степенною речью. Он разговорился с ней за чаем; очень она ему понравилась. Николай Петрович в то время только что переселился в новую свою усадьбу и, не желая держать при себе крепостных людей, искал наемных; хозяйка, с своей стороны, жаловалась на малое число проезжающих в городе, на тяжелые времена; он предложил ей поступить к нему в дом в качестве экономки; она согласилась. Муж у ней давно умер, оставив ей одну только дочь, Фенечку.