Гарпии, летящие над утром. Сен Сейно Весто

Другого он не знал. Он играл сумасшедшего, ожидая, когда ночь задернет за ним штору, и то, что он искал всю жизнь, найдет его само.

      5

      – Что у вас за вид? – спросил Адвокат, поджав губы.

      Багрово-алый огненный фон камина выглядел так, словно его вынули из дома моей мечты. Позади четкого темного иезуитского профиля на серебряном блюде в форме раздавленной раковины с глубин моря покоились несколько умытых персиков и апельсин. На журнальном столике больше не было ничего.

      Пошел к Черту, подумал я. Тебя не хватало со своими замечаниями. Мягкий свет зеленой лампы бил прямо в лицо.

      – Оступился, – сказал я. – Прошу извинить.

      – Здесь не рекомендуется оступаться, – строго сказал Адвокат. – Здесь следует всемерно глядеть под ноги. Должен заметить: я не доволен.

      Он не доволен, думал я, сидя в старом скрипевшем кресле возле широкого стола и наблюдая за тем, как слипшаяся после приветствия кисть восстанавливает прежнюю окраску. Было впечатление, словно подержался за связку разводных ключей. Ваятель, говорят. Узнать бы, что он там ваяет. Я не выдержал и вновь, придерживаясь за подлокотники, украдкой поерзал в кресле. Ему пора было на заслуженный отдых. Я с напряженным вниманием прислушивался, когда оно, наконец, в последний раз треснет и развалится. Я вновь покачал головой. Это был какой-то сорт испытаний. Из-под сиденья, синея, выглядывал краешек полиэтиленового тазика.

      Я посмотрел на портативное печатное устройство на столе и представил себе, как хозяин в жару, в несусветную душную летнюю ночь придвигает кресло ближе, усаживается и начинает работать: строгий, неприступный, в любимых просторных белых трусах, погрузив истомленные натруженные ноги в тазик с холодной соленой морской водой. Пальцы бегают, глаза смотрят.

      Далеко-далеко в коридоре гуляли, словно разносимые сквозняком, обрывки переохлажденных визгов. За дверью что-то происходило.

      Неторопливые стенания сменял какой-то неясный гул, будто где-то, не очень далеко, шумело море. Перешептывание перекрывало влажные голоса, на которые накладывался стеклянно-тонкостенный звон роняемого («Все-таки не то это, скотоведы мои…»), в тот же момент заглушаемый равнодушными сухими длинными шагами. Шаги становились ближе, еще ближе, сухой стук сменялся стеклянным стоном – и тишина…

      Адвокат, – весь в домашнем, по простому, в шлепанцах на скромный носок, – подвигавшись у стеллажей с книгами, повернул ко мне изобличающее лицо и принялся смотреть на меня глазами иезуита. «Вы подготовили апологию?» – спросил он. Над его посеребренным аккуратно причесанным черепом с полки в моем направлении глядела прехорошенькая киска. В глазах ее была та же холодность и тот же деспотизм. Мускулистая выправка и дымчатая голубая шерстка выдавали еще одного аристократа. Он был уверен, что я скажу «нет». «Да», – сказал я. Я вытащил из кармана сложенный листочек, помятый, но, к счастью, уже почти сухой, тщательно разгладил его на