Окно с видом на счастье. I том. Наталья Игоревна Соснина

от смеха, ответил Лёша и отключился.

      Пиликнул Вотсап, и Саша немеющими от страха пальцами открыл сообщение.

      На фотографии был виден плакат. «Или как там оно называется, – мучительно подумал Корольков. – Которые по обочинам проезжей части висят… Не растяжки, а как… Тьфу ты, пропасть, из головы выскочило!»

      С плаката улыбался добродушной улыбкой Вася Пятаков – без халата, в какой-то клетчатой рубахе. На выставленной к солнцу ладони виднелось яйцо. Саша сначала даже не понял, что это, потому что яйцо было не простое, а… резное, словно сотканное из тончайших кружевных узоров.

      «Что за черт? – подумал Корольков. – Яйцо-то тут при чем? Он же проктолог, а не птицевод!»

      И тут же прочитал текст: «Сибирский карвинг – кружево тайги. Художник Василий Пятаков. Выставка работ. Дом актера. С 1 по 10 августа 2016 года».

      Саша остолбенело уставился в экран телефона, не в состоянии охватить сознанием увиденное: «Василий Пятаков? Художник? Может, это другой Василий Пятаков? Нет, эту физиономию ни с кем не перепутаешь… Может, брат? Но почему тоже Василий? Двоюродный? Для двоюродного слишком похож, одно лицо! Близнец? Разлучили в детстве и по стечению обстоятельств второго назвали тоже Василием? И, о, создатель, что такое карвинг?»

      Экран деликатно погас, и Корольков машинально включил телефон снова. Художник Василий Пятаков никуда не исчез, и Саша подумал: «А вот так с ума и сходят, граждане! Очень даже запросто! Так и буду ходить, всех спрашивать, кто такой Василий Пятаков – проктолог или художник, пока не догадаются меня на Владимировскую поместить, прямиком в восемнадцатый корпус, к Георгию Павловичу Громову. Еще и на каком-нибудь НГСе напишут: так мол и так, знаменитый доцент Корольков того… с глузду съехал».

      Экран снова погас и тут же засветился снова: звонил Румянцев:

      – Сань, ну че? – позвал он. – Дошло до тебя?

      – Не совсем… – начал было Корольков.

      Однако Лёша другом был настоящим и терзать озадаченного Королькова не стал:

      – Ну ты че, дебил? – засмеялся он. – Васька резьбой по яичной скорлупе занимается, оказывается! Серьезно причем, Сань! Он, прикинь, член Союза художников!

      – М-м-м-э-э-э… – промычал в ответ Корольков.

      – Надо будет обязательно сходить, Сань! – продолжал Лёша. – С первого по десятое августа, в Доме актера.

      – А-а-а-а… – просипел Саша. – Бормашина-то ему нахрена?

      – Так он ею, – ответил Румянцев.

      – Что – ею? – снова не понял доцент Корольков.

      – Что-что! – просветил его, наконец, лучший друг. – Режет он ею, Сань! Узоры по скорлупе режет, че непонятного-то?

      Королькову, конечно, хотелось сказать Лёше спасибо, но буря эмоций – от досады до удивления – охватила его, и вместо слов благодарности он выматерился так витиевато и длинно, что Румянцев присвистнул и отключился.

      Заноза из воспаленного сознания наконец исчезла, и Королькову стало так легко и свободно, как не было уже много-много лет.