Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 6. Иррациональность. Часть 2. Валерий Алексеевич Антонов

с помощью которых она будет достигнута (Nicom. Ethics 8, 1112, b, 12). Ибо у нас общее со всеми животными и вообще с живыми существами стремление к радостному и приятному (de anima, β 414. b. 3). Цель – это высшее руководящее понятие всего практического разума. Как каждое отдельное событие в природе, согласно учению материалистов, должно быть подчинено высшему понятию механической закономерности, так и, по мнению архи-телеолога Аристотеля, каждое отдельное действие должно быть подчинено понятию цели как высшему родовому понятию действия (de anima, γ 10, 433, 15).

      Поэтому для Аристотеля цель является высшей предпосылкой, conditio sine qua non [основной предпосылкой – wp] (эта фраза, конечно, уже принадлежит Платону) всех действий, так же как закон или идея, согласно Платону, является необходимой предпосылкой и условием всех событий в целом. Как ни странно, Аристотель – такой же индетерминист, как и Джеймс, который в своей «Воле к вере» (глава IV, с. 121—164) рассматривает «дилемму детерминизма» и приходит к учению о свободе воли, которое Фридрих Паульсен, сторонник немецкого издания книги, отвергает сам (с. VIII). Трактовка Джемса о «случайности» демонстрирует поразительное согласие с аристотелевской доктриной «возможного». Аристотель утверждает (de interpr. 9, 19, 7): Если бы не было свободы, то не было бы и практического разума. Но раз он есть, то должна быть и свобода. И Аристотель, и Джемс игнорируют ту трудность, что с установлением цели как высшего «родового понятия» действия, по Аристотелю, или «предельного понятия», по Джемсу, человек может быть так же мало свободен по отношению к этому высшему родовому понятию, как он свободен в своем анатомическом строении или в своих биохимических процессах по отношению к естественному закону. Если понятие цели является доминирующим понятием для всех действий, независимо от того, называется ли оно энтелехией у Аристотеля и Дриша или доминантой у Рейнке, то каждое индивидуальное действие человека остается подчиненным ему так же, как каждая его физиологическая деятельность подчиняется закону причинности. Ни Аристотель, ни Джемс не могут вывести нас из этой дилеммы индивида и рода, индивидуальной воли и коллективной воли, особи и рода, свободы личности и равенства или связанности родовыми интересами человека, случайности и необходимости, самосохранения и сохранения вида. Это вечная суть всей философии – великая антиномия Вселенной!

      Примат практического разума, характерный для Джеймса и представителей «инструментальной» логики, – в крови послеаристотелевской философии Греции. Теоретические интересы повсеместно уступали место практическим. И если у гедонистических учеников Сократа, киников, уже была сильно развита утилитарная жилка, то во всех трех школах после Аристотеля утилитарность стала преобладать не только как критерий действия, но и как критерий истины. Прагматизм является преобладающей доктриной вины в Стои не в меньшей степени, чем в явно утилитарном учении Эпикура. Как мы уже показали,