Тамиздат. Контрабандная русская литература в эпоху холодной войны. Яков Клоц

в частности, в том числе в литературе, изобразительном искусстве и архитектуре, – начиная с авангарда 1920‑х годов и до конца советской эпохи (яркий тому пример – «Памятник Третьему Интернационалу» Татлина)196. Можно пойти еще дальше и сказать, что спираль с ее бесконечными витками оказалась удобной моделью для официально внедряемого принципа всеобщей «заменимости», проповедуемого на уровне государственной идеологии и в конечном счете приведшего к «замене» миллионов: «Незаменимых нет», – гласил советский лозунг, напоминая о витках спирали, каждая из которых продолжает предыдущую, пока сама плавно не заменяется следующей.

      Если миф развивается по спирали, а спираль состоит из бесконечного числа витков, позволяющих соцреализму «создавать новые вариации в рамках неизменной общей идеи, определяющей жанр или поджанр»197, то похоже, что элементы мифологии вводятся в текст «Ивана Денисовича» с самого начала. Действие повести начинается, когда «в пять часов утра, как всегда, пробило подъем – молотком об рельс у штабного барака»198, – этот удар знаменует начало дневного цикла, вписанного в замкнутый круг лагеря, где сидит Шухов. Следуя геометрической логике спирали, этот цикл теоретически можно заменить любым другим, и чем более обыкновенны (обобщены) день, лагерь и главный герой, тем более взаимозаменяемыми (универсальными) они предстают в описании Солженицына, изображающего однообразие и безликость ГУЛАГа199.

      Как бы текст Солженицына ни выделялся своим непривычным содержанием, его публикация была возможна лишь в той мере, в какой он укреплял стену соцреалистического проекта. Одиннадцатый выпуск «Нового мира», где с предисловием Твардовского был напечатан «Иван Денисович», открывался программным соцреалистическим стихотворением Эдуардаса Межелайтиса «Гимн утру», переведенным с литовского Давидом Самойловым. Вахтель, проанализировавший восприятие «Ивана Денисовича» в контексте других произведений из этого выпуска «Нового мира», пишет, что при чтении этого стихотворения «возникает головокружительное ощущение настоящего déjà-vu», так как в первых строках описано пробуждение советского человека ото сна с первыми лучами солнца: «Сперва различают на слух / луч, в стекла стучащийся звонко, / чистейший и утренний звук – / звук солнца – медного гонга»200. Разумеется, «у Межелайтиса с постели встает не лагерный зэк, а типичный персонаж социалистического реализма: человек, жаждущий „строить, творить, работать“»201. Но именно это и «предстоит только что пробудившемуся Шухову на лагерной стройке»:

      Он будет класть кирпичи, и Межелайтис буквально предвосхищает именно эту конкретную работу словами о «глине и песке», к которым хочет приложить руки его собственный герой202.

      В противовес окружающей Шухова мрачной лагерной реальности луч утреннего солнца в стихотворении Межелайтиса несет в мир свет и радость, побуждая лирического

196

Согласно Кларк, структура соцреалистического романа построена на другой геометрической фигуре – параболе. Такой тип романа, связанный с фольклорным жанром параболы (притчи), «требует регулярной структуры, из которой можно извлекать разные исторические смыслы» (Clark K. Socialist Realism. P. 28). См. Также: Israel N. Spirals: The Whirled Image in Twentieth-Century Literature and Art. New York: Columbia University Press, 2015.

197

Lahusen T. Socialist Realism in Search of Its Shores // Socialist Realism without Shores / Ed. T. Lahusen, E. Dobrenko. Durham, NC: Duke University Press, 1997. P. 13.

198

Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича. С. 7.

199

К слову, пьеса Солженицына «Олень и шалашовка» (первый вариант под названием «Республика труда» написан в 1954 году) открывается теми же звуками, знаменующими начало дня уже в другом лагере: «Из-за занавеса – резкие удары ломом о рельс» (Солженицын А. И. Олень и шалашовка // Солженицын А. И. Собр. соч.: В 6 т. Т. 5: Пьесы; Рассказы; Статьи. Франкфурт: Посев, 1971. С. 7). Схожим образом начинается и роман «В круге первом» («атомная» версия которого была окончена раньше «Ивана Денисовича»), хотя он охватывает не один, а несколько дней в конце календарного года и более разнообразен по месту действия: «Кружевные стрелки [настенных часов в кабинете Иннокентия Володина] показывали пять минут пятого. В замирающем декабрьском дне бронза часов на этажерке была совсем темной» (Солженицын А. И. В круге первом. С. 7).

200

Межелайтис Э. Стихи // Новый мир. 1962. № 11. С. 3; Вахтель Э.‑Б. «Один день…». С. 188.

201

Вахтель Э.‑Б. «Один день…». С. 189.

202

Там же.