Дети Морфея. Игорь Мельн

хмурил густые брови, покрасневший и весь вспотевший от напряжения моих угроз.

      – Я не знаю, за что ему такое наказание, но скажу честно, мистер Фирдан, мне очень нужно продать вам игрушку или меня уволят. Давайте поможем друг другу – вы порадуете сына, помиритесь с ним и посмеетесь, мол, это все шутка, розыгрыш такой, а я не пойду просить милостыню. По-моему все в плюсе!

      – Во-первых, у нас с ним все нормально, во-вторых, не советую тебе лезть в чужие дела, а в-третьих, меня мало волнуют твои проблемы – они твои и только твои, и решать их тебе самому, а не кому-то еще, и уж тем более не мне!

      На этот раз дверь закрылась медленно и с умиротворительным щелчком замка, который ознаменовал тишину. Вначале мы остались на своих местах, прислушиваясь к шорохам друг друга – я за тем, чтобы, едва раздастся новый звон, мигом распахнуть дверь и прогнать парня с чем-то вроде зонта в руке. И лучшей мелодией этого вечера был его глубокий вздох, а затем глухие шаги по крыльцу и более звонкие, но с приятным декрещендо по каменной плитке. Блаженно скрипнула дверца нашей изгороди… Я чувствовал себя рыцарем, одержавшем осаду замка (лишь одну крохотную битву в этой бесконечной войне!), и мне стало горько от осознания, что в нашем обезумевшем мире проявление разума уже считается чем-то ненормальным и даже постыдным!

      Проходя мимо комода, я задержался, чтобы привести упавшие вещи в порядок. Рамка с общей фотографией упала плашмя и разбилась так, что трещина на стекле перекрещивала всю нашу семью. Вот: одни беды и убытки от этих игрушек… По обыкновению, я поприветствовал Фелицию и рухнул на диван в гостиной, надеясь, что никто более не потревожит меня и мне удастся вздремнуть час-другой до начала ужина.

      Алек Рей

      27.09.199Xг., 03:44 PM

      Неподалеку от дома семейства Фирданов

      Каждый фонарный столб завешан объявлениями о пропажах детей. Но все не так: не пропажи, а похищения и убийства. Не фонарные столбы, а мини-кладбища через каждые 30 метров по всему городу. Не объявления, а надгробия – веселое невинное лицо ребенка и чудовищная эпитафия из поведения, одежды и особых примет. На уровне среднего роста человека их крепилось по 8-10 штук. Свежие были белоснежными, цветными, если позволяли средства, еще наполненными надеждой. Но большинство пожелтевшие и потрепанные дождями, со стертыми за 4 недели лицами – жутко смотреть. И не нужно: я помнил каждое и каждого, ведь подписывал приказ на их печать. Все равно что смертный приговор.

      Я закрыл глаза на 6 секунд, вдохнул свежий ветер: будет дождь. Шелест листов, прибитых на гвозди, слева громче. Это старое объявление держится на одном уголке и скоро сорвется. Есть ли в них какой-нибудь смысл? Не знаю… Я встал напротив объявления, пошарил в карманах. Давно ношу с собой гвоздь, который брал для реконструкции на месте преступления. Забыл выложить. Выпрямив листок, я приложил гвоздь и ударил ребром кулака по шляпке. Затем снова и снова, пока стержень не вонзился в дерево наполовину. Пульсирующая боль и тепло. Малое наказание за то, что не спас никого.

      Не выполнил долг полицейского.

      Город