На берегах Угрюм-реки. Анатолий Иосифович Музис

то же самое. Даже та баржа, на которой мы приплыли, ушла вниз по Витиму порожней, груженую баржу в это время через пороги не плавили. Но даже если 20 оленей и небольшой вес, где взять баржу, тут лодку не добудешь сплыть вниз, не только баржу. Сверху, из-за Многообещающей Косы, вниз в Бодайбо сплавляли сено и достать порожнюю баржу практически не представлялось возможным.

      Была и другая дорога – западнее Косы, через Кедровку и Киндиканский перевал. Перевальная тропа выводила через Южно-Муйские горы в Муйскую котловину, но там терялась в болотах. Кроме того, если бы олени пошли по этой тропе, их надо было бы переплавлять через Витим у Спицино, а ширина Витима там достигала полукилометра. В то время я еще не знал способностей оленей переплывать любые самые бурные и самые широкие реки и полукилометровая ширина представлялась мне серьезной преградой.

      Третий путь был в обход Шамана. Он был удобен тем, что выводил прямо к Спицино; тем, что оленей можно было бы переправить через Витим здесь у Многообещающей косы, где ширина реки не превышала 250 м, где было много людей способных оказать нам помощь. Но на правом берегу Витима, в районе горы Шаман, не было никаких троп. Никто никогда не ходил там, во всяком случае нам ничего не было известно об этой дороге.

      Все это я объяснил старому каюру. И когда, казалось бы, обиды старого каюра улеглись, вопрос снова уперся в неразрешимое – как идти?

      – Доставай баржу, будем оленей рекой плавить. Самое хорошо, – повторял каюр.

      – Нет здесь баржи, – отвечал я. – И некому ее плавить.

      – Тогда не знаю, как идти будем, – твердил он.

      – Идите через Кедровку. По тропе перевалите через горы, а там пойдете предгорьями. Выйдите к Спицино, а там лодка у нас будет, переплавим и вас и оленей, – уговаривал я его.

      Он отрицательно качал головой.

      – Дорогу не знаю. Витим широкий, олени тонуть будут.

      – Тогда идите в обход Шамана, – говорил я. – Выйдите на старую тропу, которой шли сюда, а там дойдете до тропы через Таксима и на Спицино.

      Он снова качал седой головой.

      – Дороги за Шаман нет. Таксима вода большая, месяц стоять буду, тонуть не буду.

      Ни вправо, ни влево, ни вниз по реке для него дороги не было.

      – Но ведь и здесь оставаться нельзя, – взывал я к его разуму.

      Он соглашался со мной.

      – Шибко худое место. Олени два дня голодом стоят. Скорей идти надо.

      Я не знал, что еще можно ему сказать. Я исчерпал весь запас доводов и красноречия и замолчал.

      Он также молча курил свою самодельную трубку. Наконец он сказал:

      – Завтра доставай лодку, поедем другой берег смотреть. Будем берег смотреть, будем думать.

      Хозяйка уже успела поставить шатер. Она была маленькая, сухонькая, подвижная и деловитая. Мне нравились эти люди. Я был доволен и беседой с Илларион Петровичем – все-таки живой человек, а не бездумная деревяшка – и я почему-то