Корни. О сплетеньях жизни и семейных тайнах. Кио Маклир

меня и оставили одну на пирсе, кружа поодаль на манер добрых маленьких спасателей, пока я выискивала информацию в телефоне. Уверена, С. нелегко было признать, что его отец в сорок пять лет мог согласиться стать анонимным донором спермы. Мне в это верилось с трудом. Он упомянул после минутной заминки девочку, которую воспитывал и помогал растить его отец, когда они переехали в Португалию. «Может, он помогал вашей маме из соображений еврейской солидарности», – сказал он, объясняя отцовские порывы благотворительности.

      В сети нашлось только три фотографии моего отца. Я рассматривала их, едва дыша. Темные волосы, усы. Солнцезащитные очки. Галстук. Снимки казались нечеткими, размытыми, как будто камера, которой его фотографировали, была расфокусирована или сдвинулась с места. Сходство неявное, по возрасту он годился мне в дедушки и вовсе не был похож на тот вымышленный мужской образ, который сформировался в моем мозгу и всё еще там оставался. Кем был этот человек и что нас связывало? Я боялась, что никогда этого не узнаю. Боялась узнать и всё испортить.

      Севшая на пирс чайка каждые несколько секунд поворачивала голову, чтобы получше меня разглядеть. Я смотрела, как на дальнем конце пирса мои сыновья пританцовывают со своим шестилетним «крестным братом».

      Брат. Для моего слуха это звучало странно.

      Опоры для ног на гигантской надувной горке были скользкие, и я видела, что мой крестник, стоя внизу, прикидывает, насколько рискованно лезть наверх. Из динамиков доносилась песенка «Old Marcus Garvey». В синем небе парили чайки, словно кто-то скомандовал им: ФОКУС. Две девочки лет одиннадцати-двенадцати удобно устроились на огромном тюбинге и медленно кружились в слабом течении. «Да, это лето у тебя не самое счастливое», – сказала та, что поменьше. «Не говори», – ответила ее подружка.

      какой он был?

      Он был сыном беженцев-евреев.

      Он сменил имя.

      У него было пять жен, о которых мы знаем.

      Третий и четвертый из пяти его браков были заключены с японками.

      У него было по меньшей мере четверо детей, о которых мы знаем.

      Он был английским автогонщиком («Формула-1», Гран-при Италии).

      Он пользовался успехом у женщин.

      Одна его книга – об автогонках – опубликована, он написал еще одну о путешествиях, но издатели ее не взяли. («Она опередила свое время», – шутил он.)

      Самостоятельно учился игре на фортепьяно.

      Торговал ювелирными изделиями, открыл то ли один, то ли два ресторана.

      Последние годы жизни провел в Алгарве, бренчал на пианино, воспитывал дочку.

      Кое-кто считал его плейбоем.

      Любил курицу под соусом пири-пири.

      Про чересчур важничающих людей говорил «задрот» или «фря».

      Предпочитал майонез и кетчуп оливковому маслу с бальзамическим уксусом.

      Любил хрен.

      Заработал диабет, прятал в ящике стола печенье, таскал из ресторанов Garfunkel’s пакетики с сахарином.

      Обожал собак.

      Занимался благотворительностью и верил