Бог, которого не было. Черная книга. Алексей Френкель

и Майя тоже не поздравили – они пытались одеться; джинсы Ильи нашлись в холодильнике, и они ржали. Не джинсы ржали, естественно, а Илья с Майей. Через алеф. Хотя джинсы тоже ржали. Естественно. Я не стал никому напоминать про свой день рождения – ни кактусу, ни Илье, ни Майе. Я тоже ржал. Странно, что я мог ржать после всего этого, но я ржал. Это помогало забыть про Алекса. Хотя, конечно, не помогало. Должно было помогать. Но не помогало.

      Потом Майя кормила меня наверняка вкусным обедом, а я запивал водку водкой. Выяснилось, что я пробыл в больнице три дня, и нам уже пора собираться на фестиваль. Майки с буквами Майя не сделала, потому что они волновались, куда пропал я, и поэтому нам надо придумать другое название группе.

      – Теперь это так называется: волновались, – проворчал кактус, снимая наушники.

      Илья ничего не сказал – он пытался натянуть на себя заиндевевшие джинсы из холодильника. Майя тоже ничего не стала отвечать кактусу – она с любопытством смотрела, как Илья пытается натянуть на себя замороженные Levis. Это было и вправду забавно.

      – А еще, – продолжал кактус ябедничать, – она выкинула из холодильника все твои продукты.

      – И положила туда мои джинсы. – Бедный Илья стоя запихивал себя в стоящие «левайсы».

      – У всего этого, – Майя показала на полное мусорное ведро, – закончился срок годности.

      – И у Канта тоже? – спросил я, увидев два килограмма доказательств твоего существования в мусорке.

      – Ага, – совершенно серьезно ответила Майя через алеф. – У Канта – давно уже.

      – Но вот эту страницу я спас. – Илюха гордо показал на холодильник, не прекращая битву с начинающими уже таять джинсами.

      Магнитик «Эйлат», прихераченный на холодильник, прихерачивал туда же вырванную страничку из Канта. Поперек многобукв красным фломастером было написано: утконос – единственное доказательство существования Бога. Кактус, который знал и помнил все, разъяснил нам: в 1799 году английский натуралист Джордж Шоу открыл утконоса. До встречи с этой тварью Шоу был атеистом, как и положено английскому натуралисту. Но потом уверовал в Господа, потому что решил: эволюция не может сотворить такую нелепую зверушку, тут нужен Бог.

      Человек – тоже зверушка. Нелепая зверушка. Странная.

      Я смотрел на Илью, который смотрел на Майю, которая смотрела на Илью. Они светились. Не так, как моллюски в Эйлате, – а изнутри. Я смотрел на Илью и Майю и думал, что придет момент, когда кто-то из них откусит яблоко, и все полетит к чертям. Это понимание накапливалось во мне, как радиация, рентген за рентгеном, разрушая меня. Когда доза превысила допустимую, я бросился в туалет и выблевал все: это понимание; непонимание понимания; наверняка вкусный обед, водку, которую я пил; водку, которой я запивал водку; тебя, которого мне вкололи прямо в вену, – всё.

      У всего есть срок годности. У йогурта и у Канта. У любви и у утконоса. Ты так придумал этот мир и решил, что это хорошо. Ты – это Бог. Ну если английский натуралист Джордж Шоу прав, и ты все-таки есть.

      Скоро закончится