2028. Илья Полетаев

отстранён от всех работ и лишних контактов с остальными. Думаю, никто сейчас здесь не против.

      Все промолчали, тем самым выражая своё согласие.

      – Вот и славно. Думаю, мы закончили. А ты, Павел, возвращайся на пост. Твоя смена ещё не окончена.

      На стене было холодно. Промёрзлый ветер проникал под одежду и нещадно кусал за кожу. Я поёжился, обнимая себя руками, потирая по локтям и звонко выдыхая через респиратор. Находясь возле столба, на котором был закреплён горящий факел, я не ощущал тепла.

      А может, мне было холодно не из-за ветра, а из-за отсутствия совести? Я вновь, уже какой по счёту раз вспоминаю тот разговор в караулке. Это был настоящий допрос, который смог бы сломать кого угодно. Виктор Петрович был жёсток, прямолинеен, и его слово способно решать судьбы многих. Он пользовался большим авторитетом среди высшего звена, и практически полностью организовывал всю нашу жизнь в этих стенах. Да, формально главенствующее место занимала ректор, но последнее слово всегда было за старым охранником. Одни его уважали и восхищались им, а другие боялись и в тайне недолюбливали.

      Справедливо ли был наказан Григорий? Ведь он не врал, этот обезумивший от страха, несчастный парень. Он говорил правду. Но вопрос был в том, является ли его правда объективной вещью, имеющей место в реальной действительности, или же это всё коренится в его голове, создавая иллюзии и обманывая его сознание. Если это плоды его воображения, то он просто обезумел. Как и многие здесь; как и я, чей рассудок отравлен страхом из-за постоянных кошмаров, что приходят сюда по ночам, забредают в наши аудитории и проникают в наше сознание. И от этой мысли меня начинает кидать в дрожь. Если это правда, и все мы постепенно сдаём позиции, то сколько же мы сможем продержаться ещё, пока сами от страха не откроем двери нашему врагу, реальному и смертоносному. Тому, кто не пощадит никого.

      Я старался копать как можно глубже, рассуждать, наверное, преследуя одну простую цель – оправдать себя. За то, что промолчал тогда, хотя оба мы были в одной лодке. Просто он не выдержал и у него сдали нервы, а я всё ещё держусь. Пока.

      – А что там случилось сегодня утром, в вестибюле? – спросил один из студентов, что стоял через одного от меня.

      – Да какой-то парень пытался выбраться наружу, – ответил ему другой. – Прикинь, он забрался в хранилище, спёр оттуда вещи, рюкзак, да ещё пистолет прихватил. И угрожал им дозорным, чуть не подстрелил парочку. Мне Стёпка рассказал вот. Тот чудак его на прицеле держал.

      – Вот придурок… – прогудел сквозь респиратор студент.

      – Да конченый какой-то. Его изолировать хотят, вроде.

      – Ну и правильно. А я бы вообще его выставил взашей вон, за стены. Так рвался наружу – пусть уматывает, куда хочет. Нам такие неадекваты тут к херам не нужны.

      – Вот-вот, – согласился его собеседник.

      Я стоял и молча слушал. И мне почему-то хотелось и согласиться, и в то же время заступиться за этого бедолагу. Несомненно, парень заработал себе репутацию. Теперь