Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании. Александр Ципко

в РСФСР до перестройки даже представить невозможно.

      В СССР, напротив подавляющая часть интеллигенции, и прежде всего гуманитарной, преподаватели вузов, учителя школы, состояли в КПСС. В СССР, в равной мере это относилось и к Болгарии, Румынии, только членство в коммунистическом союзе молодежи, а потом в партии открывало дорогу к высшему образованию, к карьере. Среди технической интеллигенции, работающей на оборонку, почти все состояли в КПСС. Наиболее образованная и талантливая часть общества в СССР состояла в КПСС.

      Конечно, среди этой многочисленной партийной интеллигенции было очень мало марксистов-фундаменталистов типа главного редактора журнала «Коммунист» Ричарда Косолапова, но в то же время сама эта ситуация повального членства образованной части общества в КПСС исключала появление в СССР влиятельной и авторитетной антикоммунистической оппозиции. Просто в стране не было отчетливых антикоммунистических настроений. Александр Солженицын не предвидел, не верил в возможность чуда, в то, что в один миг советская политическая система рассыплется, что русский коммунизм своими руками задушат наследники Сталина, руководители КПСС. Но его описание мировоззрения, духовного облика советской интеллигенции брежневской эпохи было близко к правде. У советской интеллигенции, как и у дореволюционной, не было «сочувственного интереса к отечественной истории, чувства кровной связи с ней».[54] Подавляющей части советской интеллигенции, КАК ЕЕ КУМИРУ Булату Окуджаве, «не было жаль» дореволюционной России, а потому она душой была на стороне красных. Александр Солженицын обращает внимание, что даже диссидент Григорий Померанц, «представляющий совсем другой круг столичной образованщины – непристроенной, неруководящей, беспартийной, гуманитарной, не забывает восхвалять «ленинскую культурную революцию» (разрушила старые формы производства, очень ценно!), защитить образ правления 1917–1922 годов («временная диктатура в рамках демократии»). И самое главное, на что особое внимание обращает Александр Солженицын, что диссидент Померанц полагает, будто русский обыватель вполне заслужил «деспотического отношения» к себе со стороны победивших революционеров».[55]

      Именно потому, что Россия конца царствования Николая Второго была более свободной страной, чем советская Россия времен Андропова и Черненко, революции 1917 года были классическими революциями, а перестройка Горбачева была лишь аппаратной революцией сверху.

      Парадокс нашей ситуации состоял в том, что у нас в силу самой природы тоталитарного режима какое-либо влиятельное оппозиционное движение могло появиться только в КПСС, только в рамках господствующей марксистско-ленинской идеологи и только при активном участии руководства КПСС. Наша демократическая оппозиция, перехватившая политическую инициативу в 1990 году, была не прямым продолжением нашего диссидентства, не прямым продолжением дела Солженицына,

54

Из-под глыб. С. 220.

55

Из-под глыб. С. 243.