Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 6. Иррациональность. Часть 1. Валерий Алексеевич Антонов

в Евхаристии и т. п., короче говоря, что существует знание святых вещей, что теология схоластики вообще причисляется к наукам. Гассенди не желает бороться с такой наукой; это знание не основано на процессе доказательства, вытекающем из принципов природы, но опирается исключительно на веру, которая проистекает из откровения и божественного авторитета. Поэтому такое знание называется не столько знанием, сколько верой.

      То, что Гассенди говорит здесь о науке веры, находится в поразительном согласии с соответствующим учением Кузануса. По крайней мере, на мой взгляд, он также проводит точное различие между верой и знанием. Первая и вторая книги «Ученого знания» посвящены естественному знанию, а третья – сверхъестественной вере, подтвержденной чудесами и пророчествами, подтвержденной свидетельствами учеников, в частности отдельными статьями Апостольского Символа веры; а в конце другого своего философского сочинения он многозначительно говорит: «Остается лишь сладостное созерцание нашей веры, которая превосходит все доктрины своей определенностью и одна дарует блаженство».

      Но Гассенди делает второе исключение в том отрывке, который нас здесь интересует; он говорит, что вполне можно допустить, что в соответствии с общепринятой практикой знание, полученное из опыта, следует называть знанием; так, например, о человеке говорят, что он знает, что он сидит, знает, что мед на вкус скорее сладкий, чем горький, что огонь скорее теплый, чем холодный, и тому подобное. Гассенди также не хочет отрицать такое знание; оно, как и только что рассмотренное, может считаться уже исключенным из названия, если считать, что знание в строгом смысле слова – это достоверное, очевидное знание предмета, полученное путем указания необходимой причины или доказательства. Мы знаем, например, что мед кажется нам сладким на вкус, но мы не знаем, является ли он сладким в действительности по своей природе, сам по себе; у нас нет необходимой причины для этого или доказательства того, почему вещь ведет себя таким образом; скорее, есть указания, на основании которых предполагается, что мед не более сладок, чем горек по своей природе, даже если он кажется человеку в силу его склонности и он ведет себя по отношению к нему так, как ему хочется. Именно на это предполагаемое знание и нападает Гассенди. Один и тот же воспринимаемый объект, утверждает он, представляется одному живому существу одним образом, а другому – другим, причем как живым существам в целом, так и человеку в частности; более того, даже в одном и том же человеке будут существовать большие различия в отношении одного и того же объекта.

      Доказательства, на которых, по мнению человека, можно основывать вышеописанное знание, разрушаются. Внешний вид одного и того же объекта оказывается совершенно разным; суждения, которые выносятся, точно так же очень различны, различны у разных живых существ, различны у разных людей и различны даже у одного человека. Поэтому не остается ничего иного, как сделать вывод, что можно знать