Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 6. Иррациональность. Часть 1. Валерий Алексеевич Антонов

как он представил ее в качестве своей собственной, хотя и ошибочно. Нас не должно удивлять такое ошибочное представление о доктрине Кузана со стороны Бовилла; еще недавно считалось, что термин «docta ignorantia» в смысле последнего должен быть ограничен «осознанием неадекватности человеческого познания для постижения бесконечной истины».

      Книга, очень похожая на последнюю охарактеризованную «Книгу о ничтожестве», была написана примерно столетие спустя Францем Санчесом, профессором Тулузской академии; я имею в виду его книгу об очень благородном, первом и универсально достоверном знании, что человек ничего не знает. Кстати, то, как в названии подчеркивается наше незнание, с самого начала дает нам ключ к предположению, что хваленая книга движется в том же кругу мыслей, что и три книги Кузана «De docta ignorantia». Это предположение, вытекающее из названия, фактически подтверждается содержанием.

      Предисловие начинается с утверждения, что человек рождается с инстинктом желания знать, что немногим дана привилегия знать об этом желании и что очень немногие действительно знают; и самому автору не была уготована судьба, отличная от других. Он утверждает, что не знает только одного, а именно того, что он не знает. Однако он предполагает, что ни он, ни другие этого не знают: это предложение должно быть его эталоном, из которого следует вывод: ничего не известно. Если, говорит он себе, он знает, как доказать эту пропозицию, то он будет вправе заключить, что ничто не известно; если же он знает, как доказать это, то тем лучше. Он утверждает все это.

      Для Санчеса каждое определение – это простое объяснение слова, и почти каждое из них порождает вопрос. Мы не можем распознать конституцию вещей, а если мы ее не распознаем, то не можем и определить ее; конечно, говорят, что определение ясно указывает на конституцию вещи, но это не так. Кроме того, мы не можем понять, как можно дать имя вещи, которую мы не знаем; и все же имена существуют. Поэтому в отношении имен постоянно возникают сомнения и много путаницы и обмана в словах, возможно, даже во всех тех, которые только что были приведены. Например, говорится, что то, что есть человек, определяется как разумное, смертное существо. Однако в последнее время возникли сомнения относительно слов «живое существо», «разумное» и «смертное». Можно пойти дальше и определить эти понятия, а также более высокие родовые понятия и видовые различия, как они выражаются, вплоть до высшего понятия вещи (ens). Но мы не знаем, что означает это последнее понятие. Мы не сможем определить его сами, потому что оно уже не имеет родового понятия о себе. Поэтому мы должны покончить с вопросами. Но это, добавляет Санчес, не разрешает сомнений и не удовлетворяет разум; вынужденный делать это, человек в конечном итоге выдает свое невежество.

      Никто не делал этого по собственной воле, кроме мудрого и праведного Сократа, который знал только одно – что он ничего не знает. На основании одного этого утверждения его можно считать самым ученым человеком, хотя он еще не вполне