Роман в Костромской. Владимир Платонов

начала её появления в клубе. Когда я уже вёл её к дому по узкой извилистой улице, ущельем пролёгшей между отвесными стенами почти сомкнувшихся между собой высоких акаций и тополей, а бледные пятна маленьких окон маячили ещё вдалеке, из огорода метнулась тень и, перемахнув через плетень, стала перед нами чёрной фигурой, загородившей дорогу.

      Это был высокий парень в тёмных брюках и пиджаке, наброшенном на плечи, и с неразличимым в тени деревьев лицом. Ветви заслоняли его от лунного света.

      От неожиданности я вздрогнул и выпустил руку девушки. Мы остановились. Фигура стояла, не двигаясь, и молчала.

      А я ощутил, как меня охватывает трусливая дрожь, которую внешне, конечно, я сдерживал. Деревенский парень был явно сильнее меня, а я был безоружен, а тут ещё эта нога! Неверное движение – и взвоешь от боли!

      Итак, парень молчал, молчал я, молчала и Нина. В том, что парень побьёт меня, если до драки дело дойдёт, сомневаться не приходилось. Но молчание затягивалось до неприличия, и я, наконец, решился, стараясь придать голосу необходимую твёрдость, спросить его:

      – Что это значит?

      – Тебя это не касается, – проговорил парень и, шагнув к нам, схватил Нину за руку:

      – Мне надо поговорить с тобой, Нина.

      – Я не могу сейчас, – испуганно отозвалась девушка, но парень упрямо тащил её к себе:

      – Мне надо поговорить с тобой…

      А я стоял ошеломлённый, испуганный, оскорблённый и его наглостью, и своей трусостью, и её покорностью. Однако ведь сразу я за неё не вступился, как ей было не покориться? Вот в чём дело.

      Я был отвратителен, противен себе. У меня забрали девушку, которая мне понравилась, и которую я провожал, а я даже слова в защиту не вымолвил. И от стыда и позора кровь захлестнула голову жаром, я рванулся вперёд и вынул Нинину руку из руки парня. Он обернулся. Теперь уже я держал девичью руку, и я должен был её защищать: