Иловайск. Рассказы о настоящих людях (сборник). Евгений Положий

о смерти. Я за Антониной Федоровной Полозковой, 1923 года рождения, – послышался мужской голос без оружия.

      Кабан в панике, держась за бок, бросился в укрытие, юркнул между трупов с ловкостью воздушного гимнаста, прижался к полу и затих под одеялом. Впопыхах он не успел надеть маску, и резкий трупный запах буквально раздирал ноздри. Захотелось встать и выйти поблевать на улицу. Дверь открылась, и морг залило таким непривычным дневным светом, следом за которым приятно потянуло свежим утренним воздухом. Кабану изо всех сил захотелось чихнуть.

      – Ну, вот, выбирайте, то есть, извините, смотрите, где ваша, – сказал уже знакомый по предыдущему визиту голос, и в проеме двери мелькнули синие больничные штаны.

      – Что же они все у вас так в куче лежат? И запах… – Второй голос принадлежал серым, с блестящим отливом, безукоризненно отутюженным брюкам.

      – На холодильник денег нет, а кондиционер поломался. Вы, случайно, не мастер, не можете исправить? – спросили синие больничные штаны.

      – Нет, я судья, – ответили серые с отливом.

      – Жаль.

      – Я судья хозяйственного суда! – веско с вызовом уточнили серые наглаженные брюки с отливом.

      – Я сочувствую, – парировали синие больничные.

      – Что? Я не понял.

      – Я глубоко сочувствую вашей утрате.

      – Да, это моя мама. Вот она.

      – Хорошо, давайте позовем похоронщиков.

      По тамбуру загрохотали тяжелые ботинки, и в морг зашли четыре черные спортивные штанины.

      – Вот этот… человек, пожилая женщина, мама, – не сразу нашел правильные слова судья. – Слева, под тем военным, она в темном платке. Как вы можете так хранить покойников? Это же святотатство! Почему вы не разложите их по полкам? Это просто возмутительно!

      Кабану показалось, что синие штаны даже хмыкнули от удовольствия:

      – И это вы мне говорите?

      – Что?! – блестящие серые брюки затрепетали от возмущения.

      Похоронщики, особо не церемонясь, отодвинули одного из пятерых вояк в сторону и начали доставать Антонину Федоровну. Кабан почувствовал, как на его больничное зеленое одеяло сначала упал пучок яркого света, а потом равнодушно, как по мебели, прошелся чей-то взгляд. В этот момент с головы Антонины Федоровны соскользнул черный платок.

      – Аккуратнее, – зашипел судья. – Кладите на носилки и выносите. Только ради бога, аккуратнее!

      Женщину наконец вынесли, и синие штаны закрыли дверь на ключ.

      «Интересно, синие штаны знают обо мне? Наверняка же, не могут не знать», – подумал Кабан.

      Хуже всего дело обстояло с куревом. Нюся строго-настрого запретила курить в морге: «Заметят сразу, и тогда и тебе, и мне конец. Тебя хоть расстреляют, а вот что мне сделают…» Подвести Нюсю Кабан никак не мог, поэтому боролся с желанием изо всех сил. Хуже всего накрывало с утра, когда кашель вплотную подступал к горлу и сжимал железной хваткой, душил грудную клетку, а рука сама тянулась к единственной