Как во смутной волости. А. Кривич

при этом оживленно что-то лопоча, задавая ему какие-то вопросы.

      – Что надо? – грубо оборвал ее сын, она опять что-то затараторила, на что сын отрезал:

      – Отстань!

      Теперь из столовой доносились лишь скрежет вилки о тарелку да громкое чавканье. Почему она терпит такой тон, не поставит его на место? В излишней покладистости ее никак нельзя упрекнуть. В чем дело?

      Только сейчас я наконец понял, откуда у сына деньги на водку. Конечно, это она его обеспечивает, но зачем она это делает – непонятно, кажется, ни одна мать не станет сознательно спаивать сына.

      Вскоре сын насытился и ушел по своим делам, я встал с дивана и вышел в столовую. Жена в прежней позе сидела с кроссвордом, лишь грязной посуды на столе прибавилось.

      – Зачем ты даешь ему деньги на водку? – спросил я.

      Жена отвернулась, с каменным лицом уставилась куда-то в угол. Это выражение лица мне было знакомо, вероятно, такой же вид был у Зои Космодемьянской на допросах в гестапо.

      – Ты что, не понимаешь, что спаиваешь шестнадцатилетнего щенка?

      С тем же успехом я мог бы задавать вопросы собственным тапочкам. Даже не знаю, что меня раздражает больше: когда она на мое слово отвечает десятью или когда вот так уставится в стенку. Обычно она бывает готова к ответу, и тогда слова сыплются из нее, как мякина из дырявого мешка, но иногда случается, что вопрос застает ее врасплох, и тогда она застывает с непроницаемой физиономией. В такие минуты мне кажется, что слышен скрежет в ее головенке от лихорадочной работы извилин, однако результата, как правило, не случается, убогий интеллект способен воспроизводить лишь заранее заготовленные фразы.

      – Ты слышишь меня?

      Бесполезно. Да и какой смысл задавать вопросы, зная, что ответом будет либо молчание, либо очередная ложь?

      – Тварь! – в сердцах бросил я и вернулся к телевизору.

      Глава 2

      19 июня 2006 года

      К отделению милиции подъехали уже в темноте, капитан лихо загнал «Ниву» на стоянку и провел меня в дежурку. Дежурный, в чине майора и изрядном подпитии, видимо, для бодрого несения службы, довольно уверенно прохаживался от стены к стене и делился своим мнением о «кухонных боксерах», выказывая недюжинные познания в избитом милицейском юморе. Странно, когда он успел дослужиться до майора? Кажется, еще совсем недавно он носил погоны лейтенанта и привлекался к суду за убийство жены, а теперь – уже майор и, видимо, без всякой судимости. Чудны дела твои, Господи!

      Капитан устроился за столом и начал составлять протокол, а майор заставил меня вывернуть карманы, разложил их содержимое на столе и начал тщательно описывать, с заметным усилием стараясь придать строчкам читаемый вид. Дойдя до денег, удивился величине суммы, скрупулезно пересчитал все до копейки и занес в опись, бравируя милицейской честностью. Что ж, товар по нынешним временам дефицитный, и майору есть чем гордиться, однако я с грустью смотрел на свои кровные, не особенно надеясь увидеться с ними вновь.

      Наконец все формальности были соблюдены, и молоденький сержант препроводил