Когда цветет полынь…или Побег в никуда. Марат Муллакаев

напрочь забывшего прошлую жизнь. Или почти забывшего. Когда меня привезли в детский дом, воспитанники находились в школе. Дежурная воспитательница завела меня в комнату и оставила одного. Такая тоска взяла, сижу, реву. Услышав плач, зашла девочка старших классов. Она взяла бумагу, карандаш и начала на листке рисовать маленьких человечков. Я перестал плакать. Тогда она, показывая на рисунок, сказала:

      – Смотри, сколько здесь детей. Много. Если ты будешь слабым, они тебя растопчут. Постоянно будут обижать. Забудь, что у тебя были родные: мать, отец, бабушка, дедушка. Никогда не рассказывай о них. Никому. Чем скорее ты забудешь о них, тем легче будет тебе жить в детском доме. Понял?

      Конечно, я не сразу осмыслил, что хотела сказать эта не по годам мудрая девочка. Понадобились месяцы, пока на горьком опыте не усвоил ее урок выживания в сиротской среде.

      Теперь же, слушая моих друзей, я недоумевал, зачем вспоминать то, что приносит боль и унижение? Даже вдалеке я не мог выйти за рамки неписаных законов детского дома.

      – Что было потом? – спросил Данис, подавая разгоревшемуся костру дрова.

      Мой друг не испытывал тех противоречивых чувств, что я. Теперь он хотел знать о прошлой жизни своей подруги все больше и больше.

      – Вскоре ее уволили с работы и велели освободить квартиру. Она заселилась к нам с бабушкой. Потом решили уехать в Уфу, на свою родину. Купили дом на окраине города. Мама продолжала пить. Однажды зимой ее нашли соседи у себя в сарае мертвой. Замерзла, не дойдя до дома всего десять метров… Потом мы жили с бабушкой, пока и она не умерла… В десять лет осталась одна. Так я очутилась в детском доме.

      Думал, что Зухра сейчас заплачет, но она не проронила ни слезинки. Где-то далеко-далеко залаяла собака, ей ответила другая, и снова наступила тишина.

      – Бабушка у меня была очень добрая и порядочная, – продолжила Зухра через минуту. – Умирая, все сокрушалась, что меня не с кем оставить. Но когда она навсегда закрыла глаза, нашлись десятки родственников. Перед днем отправки меня в детский дом они прибежали и начали делить наши вещи. Я сидела на подоконнике и закрывала уши, чтобы не слышать, как они ругаются между собой, будто дворняжки. Очень бранили бабушку, что она перед смертью оформила дом на меня и передала документы властям, чтобы я потом, когда вырасту, могла вернуть его обратно. «Ведь обманут сироту власти, отберут дом, – плакалась какая-та женщина и добавляла: –Оставила бы мне, у меня сын скоро женится. Зачем отдавать свое государству? Видать, к концу жизни старушка совсем тронулась». К вечеру в доме ничего уже не осталось, унесли все, даже мои игрушки и одежду. Когда одна родственница начала засовывать в мешок мои пальто и ботинки, я не выдержала, напомнила ей, что это мои вещи. Она, ничуть не смутившись, заявила, что мне в детском доме дадут новую одежду, а эти пригодятся ее дочери. Но самое интересное – никто из них не пригласил меня переночевать у себя! Сегодня я бы их так турнула, не пустила бы даже на порог. Мерзкие людишки. Вот почему