Тихий Дон. Книга 1. Михаил Шолохов

поправляя пенсне и любуясь могучими грудными мускулами Митькиного жеребца.

      – От тополя до Царева пруда.

      – Где это Царев пруд? – Сотник близоруко сощурился.

      – А вон, ваше благородие, возле леса.

      Лошадей построили. Сотник поднял над головою плетку. Погон на его плече вспух бугром.

      – Как скажу «три» – пускать! Ну? Раз, два… три!

      Первый рванулся сотник, припадая к луке, придерживая рукой фуражку. Он на секунду опередил остальных. Митька с растерянно-бледным лицом привстал на стременах, – казалось Григорию, томительно долго опускал на круп жеребца подтянутую над головой плеть.

      От тополя да Царева пруда – версты три. На полпути Митькин жеребец, вытягиваясь в стрелку, настиг кобылицу сотника. Григорий скакал нехотя. Отстав с самого начала, он ехал куцым намётом, с любопытством наблюдая за удалявшейся, разбитой на звенья цепкой скакавших.

      Возле Царева пруда – наносный от вешней воды песчаный увал. Желтый верблюжий горб его чахло порос остролистым змеиным луком. Григорий видел, как на увал разом вскочили и стекли на ту сторону сотник и Митька, за ними поодиночке скользили остальные. Когда подъехал он к пруду, потные лошади уже стояли кучей, спешившиеся ребята окружали сотника. Митька лоснился сдерживаемой радостью. Торжество сквозило в каждом его движении. Сотник, против ожидания, показался Григорию нимало не сконфуженным: он, прислонясь к дереву, покуривая папироску, говорил, указывая мизинцем на свою, словно выкупанную, кобылицу:

      – Я на ней сделал пробег в полтораста верст. Вчера только приехал со станции. Будь она посвежей – никогда, Коршунов, не обогнал бы ты меня.

      – Могет быть, – великодушничал Митька.

      – Резвей его жеребца по всей округе нету, – завидуя, сказал веснушчатый паренек, прискакавший последним.

      – Конь добрячий. – Митька дрожащей от пережитого волнения рукой похлопал по шее жеребца и, деревянно улыбаясь, глянул на Григория.

      Они вдвоем отделились от остальных, поехали под горою, а не улицей. Сотник попрощался с ними холодновато, сунул два пальца под козырек и отвернулся.

      Уже подъезжая по проулку к двору, Григорий увидел шагавшую им навстречу Аксинью. Шла она, ощипывая хворостинку; увидела Гришку – ниже нагнула голову.

      – Чего застыдилась, аль мы телешами едем? – крикнул Митька и подмигнул: – Калинушка моя, эх, горьковатенькая!

      Григорий, глядя перед собой, почти проехал мимо и вдруг огрел мирно шагавшую кобылу плетью. Та присела на задние ноги – взлягнув, забрызгала Аксинью грязью.

      – И-и-и, дьявол дурной!

      Круто повернув, наезжая на Аксинью разгоряченной лошадью, Григорий спросил:

      – Чего не здороваешься?

      – Не сто́ишь того!

      – За это вот и обляпал – не гордись!

      – Пусти! – крикнула Аксинья, махая руками перед мордой лошади. – Что ж ты меня конем топчешь?

      – Это кобыла, а не конь.

      – Все одно пусти!

      – За что серчаешь, Аксютка? Неужели за надышнее, что в займище?..

      Григорий заглянул ей в глаза. Аксинья хотела что-то сказать,