Тринадцатая жертва. Дмитрий Захаров

достал из холодильного шкафа сардельку, положил на тарелку.

      – За счет заведения!

      Обошел стойку, и поставил лакомство перед овчаркой.

      Евгений осторожно оглянулся в сторону зеркальной витрины, на фоне которой громоздились разноцветные бутылки со спиртными напитками. Сел за стойку, придерживая поводок Ральфа, – пес поглощал угощение. Костя вернулся за стойку, налил в высокий стакан сто грамм водки и выставил на стойку банку пива «Невское».

      – Я так понимаю, закуска градус крадет? – он склонил на бок коротко голову. У него были прозрачно-синие глаза, цепкие и внимательные.

      – Вроде того… – ответил Васильев, и осушил содержимое стакана.

      Костя откупорил жестяное колечко, янтарная жидкость наполнила высокий бокал на две трети.

      – Который день пошел? – деловито осведомился он.

      Евгений жадно отпил пива из бокала.

      – Черт его знает! – признался он. – Когда начинал бухать, ходил в куртке.

      – В этом году апрель был холодным, – деликатно сообщил бармен.

      Ральф доел сардельку, и со скучающим видом озирался по сторонам. Костя подмигнул овчарке.

      – Когда ты загнешься от пьянства, Васильев, я позабочусь о твоей собаке, – пообещал он.

      – Бог наградит тебя за доброту! – невесело усмехнулся Евгений. Он протянул пустой стакан, который Костя незамедлительно наполнил водкой. Вторая доза прошла легче, тепло растеклось в животе. – Что читал до этого? – Васильев кивнул на лежащую в стороне книгу.

      – Макиавелли. Государь.

      – Круто! – равнодушно сказал Евгений, отхлебнул пива. Ему хотелось в уборную, но проблема заключалась в том, что в тесном умывальнике большая часть стены была закрыта большим зеркалом, с черными пятнами по краям. Едва-ли он достаточно набрался, чтобы не увидеть того, что скрывает блестящая поверхность зеркала. Он посмотрел на висящие в углу часы. Девять часов двадцать пять минут. Васильев скрестил ноги, надеясь таким образом ослабить давящую потребность опорожнить мочевой пузырь.

      – Ты многих знаешь в этом в районе, Костя… – медленно проговорил он.

      Бармен молча смотрел на посетителя, на обтянутом желтой кожей лице невозможно было прочесть, о чем он думает на самом деле. Крепкие, узловатые кисти рук синели под татуированными перстнями, на месте мизинца и безымянного пальца бугрились два коротких обрубка. Среди местной шпаны ходили слухи, –якобы Костя Могила отморозил их в карцере, и отгрыз собственными зубами, чтобы избежать развития гангрены. А еще говорили, что этими руками он свернул шею бугру во время массовой драки заключенных, когда актив попер на воров. Несмотря на худобу, бармен был невероятно силен, – Васильев видел, с какой легкостью тот поднимал двадцатилитровые бочонки с пивом, и насаживал их торцом на торчащий штекер.

      – Не встречал мужика? – продолжал Евгений. – Под шестьдесят, седой, крепкий. Живого места на лице нет, весь в шрамах. Левое ухо почти оторвано. Хромает.

      Костя неопределенно пожал плечами. Евгений допил пиво. В зале по-прежнему было пустынно;