Почти. Иван Ветроносов

взглядом проводивши дилижанс,

      как кажется, почувствовал природу.

      Как славно угодили в сети.

      Какой поднялся в жизни ветер.

      У жизни нет бельвью,

      Мы были счастливы на свете.

      Зачем, скажи, зачем нам эти

      гаданья по белью?

      Нечеловеческое зренье

      отбросив всякое прозренье

      увидит в жизни дно.

      Вернее в жизни её бездну.

      А нам пытаться бесполезно.

      Нам не дано.

      Плач по любви, ведь умершего надо оплакать.

      Кликай пространство и мёртвого тщетно зови.

      Сухо на улицах. В голосе старая слякоть.

      Плач по любви.

      Горе в слезах – ничего не придумать смешнее!

      Мёртвые мысли в ещё не убитых глазах.

      Бедная девочка. Нам бы немного умнее…

      Горе в слезах.

      Как я устал. Скорей бы кончится февралю.

      С его мёрзлым асфальтом, истериками, фестивалями равнодушья

      в вагонах метро – еду, сижу и сплю -

      с дымным запахом тамбуров в которых одно удушье.

      Соприкосновенье с чужими, жующими свою печаль,

      живущими с ней как с законной своей женою…

      Можно свихнуться, если продлится этот февраль.

      Можно почуять чужую печаль спиною.

      Что им надо? Что они силятся прочитать в лице-

      моём, опущенном, грустном, скрывающем своё горе,

      видящем только февраль, мечтающем о конце

      февраля, знающем, что не завтра, совсем не вскоре?!!

      Дом мёртв увы! Я распадаюсь в прах.

      С улыбкой равнодушия в зубах

      я сам себе шпион. И за собою

      слежу, как-будто кто-то за стеною -

      но ведь не я! Поверить в очевидность

      трудней всего. Глаза остыли верить.

      И кран секунды в раковину льёт.

      как гвозди времени, которыми прибьёт

      меня к кресту привычного пространства.

      Дом мёртв увы. Знакомого убранства

      не видит тело, мимо проходя.

      С ума уже единожды сойдя

      от крепкого мыслительного пьянства,

      теперь пьёшь время будто бы шутя.

      Это понятно. Где смеётся мудрый

      там глупый плачет над своей лохудрой -

      своей судьбой и глупостью своей.

      Всё в золоте. Но этого не видно.

      За пошлость горько, стыдно и обидно.

      Живи в себе, не поклоняйся ей!

      Ну, что ж, не без явного удивления

      поднятой бровью мешая кашицу

      в отношеньях и не без внутреннего давления

      приходится признать – связей меньше, чем кажется.

      И большая часть – суть боязнь деления

      у частиц, чья жизнь вдруг отдельной окажется.

      И подробности тоже и так же смажутся

      как на белом белое в момент беления.

      Ведь душа и тело не черны, не белены

      а цветны на фоне нецвета зимнего.

      И чужою скукой они наделены

      в этот утра час с переходом к синему

      и холодному небу. Чужим стяжанием

      заражённые души. Чужими тайнами.

      Резким хлопаньем двери в подъезд, случайным и

      ключа в замке