Свет погасшей звезды. Мифы о звездах и маяках. Любовь Сушко

казаться невежливым

      – Кто это? – воскликнул он

      Княгиня не обиделась, она давно перестала обижаться на старого чудака, который если и искал в этом мире что-то, то вовсе не хорошеньких женщин.

      – Это Федор Иванович Тютчев, вернулся к нам из-за границ, – почти ласково отвечала она.

      – Я так и знал, Тютчев вернулся из своих заграничных миссий, а хотелось, чтобы был Грибоедов.

      – Грибоедов не может быть, совсем скоро ты с ним здесь встретишься, – говорит бес ангелу. Там бунт страшный, и он уже погиб.

      – Но он совсем не ценит свое творчество, все разбросанно в разных местах, он влюблен в ровесницу своей дочери. Как-то все еще хуже складывается, чем с нашим гением тогда

      – Но маяк отреагировал именно на него. Другого здесь никого нет,. И это лучше, чем ядовитый гусар, этот философ и поэт, каких не бывало.

      Княгиня улыбалась, а Учитель, наконец, поцеловал ее ручку и прошептал слова прощения, и тут же прибавил:

      – Как же я не мог догадаться, что это именно он

      Они услышали голос Гения:

      – Я должен ему помочь, сохранить его творчество, заставить его больше писать и ценить написанное. Ведь и тогда он был опубликован в моем журнале

      Бес поддержал своего любимца

      – Чем черт не шутит, а вдруг все будет не так и страшно, маяк-то горит. Остальным придется смириться с этим.

      А потом он слушал какое-то стихотворение о себе, о последних днях, Где его раздобыл бес, он спрашивать не стал, просто слушал удивленно:

      – Они все помнят и все знают, невероятно.

      – Ради этого стоило родиться, но что теперь о том говорить.

      И больше ни звука, ни вздоха, ни взгляда,

      И мечется где-то в тумане Дантес,

      А кто это тут? И учитель лишь рядом,

      Таков ли финал им написанных пьес?

      Все было так странно, так зло и нелепо,

      Но это случилось, и адская боль

      Уносит куда-то в свинцовое небо,

      А им остаются тоска и юдоль.

      Их после охватит метель, завывая,

      Пока ж император печален и зол,

      Но только и он никогда не узнает,

      Как к огненным рекам в тумане я брел.

      Чего-то хотел и напрасно пророчил,

      Вдыхая болот неизменную хлябь.

      Покой? Но теперь и покоя не хочется,

      И ярость, и горесть, на Мойке сошлась

      Та публика, кто-то стоит у окошка.

      Зачем они здесь, в этом жутком чаду?

      Открой, пусть шумят, я побуду немножко

      Средь них, а потом в неизвестность уйду.

      Но где же Данзас, да какая морошка.

      Мне холодно, жарко, и снова мороз,

      Впустите жену, пусть побудет немножко,

      Но только без воплей, без стонов, без слез.

      Мне Аннушка снилась, какая, не помню.

      И все-таки снилась плутовка опять,