В человеческом обличье. Артем Римский

Дэйв, – ответила София, явно сконфуженная поведением мужчины. – Будь осторожен.

      Дэйв не удостоил реакцией ее последнюю фразу и вышел на улицу.

      – Тупая, – только тут произнес он и закурил. – Как и все остальные. Как и я. Но зачем позориться этим? А, Флинт?

      Старик не самого презентабельного вида пожал плечами с самым добродушным участием. Просто потому, что знал: если к нему обращаются, значит, скорее всего, ему что-то перепадет, и за это был готов подтвердить любую гипотезу своего благодетеля, или же вместе с ним возмутиться любой несправедливостью.

      – Что говоришь, сынок? – прокряхтел он.

      – Говорю, зачем позорятся тупые?

      – Тупые, вот и позорятся.

      – Вот и я так думаю, – кивнул Дэйв и протянул старику специально купленный для него стограммовый флакон бренди.

      – Ох, услужил, – сухая грязная рука с желтыми ногтями забрала флакон и спрятала в кармане заношенных брюк. – Добрый ты человек, ничего не скажешь.

      – Это потому что я ненавижу всех вокруг, Флинт.

      – А как иначе? Все правильно делаешь.

      – Какие новости в округе?

      – А, – старик махнул рукой. – Тупые все. Ходят да позорятся.

      – Ну, понятно. За мое здоровье пить не вздумай.

      – Что ты, я и за свое не пью.

      Дэйв отсалютовал и перешел через дорогу. Поговаривали, что в годы молодости Флинт строил карьеру рок-музыканта, и вроде бы в семидесятых годах прошлого столетия она складывалась довольно удачно в пределах Сантории. Во всяком случае, так в Эскине принято считать, хотя прямых доказательств тому не осталось. Но, как часто бывает с творческими людьми, обратная сторона славы сыграла с ним злую шутку. Последние лет десять Флинта и вовсе можно было наблюдать практически ежедневно дрейфующим вдоль одного и того же квартала, в одном конце которого располагался паб «Порт-Ройал», а в другом магазин «Тортуга». Тут он и скрашивал свою старость благодаря Дэйву и ему подобным, хотя сам Дэйв угощал старика не из сострадания, а потому лишь, что эти подачки помогали ему думать, что так он может откупиться от подобной участи в старости. Причины для этого у Дэйва были, поскольку при тщательном анализе своей жизни, он вновь и вновь натыкался на мысль, что похожая старость для него наиболее вероятна. Да еще и учитывая, что сам Дэйв тоже тащил на плечах груз из несбывшихся юношеских свершений.

      «Ага, – думал он, – так у Флинта хотя бы своя конура сохранилась. То есть, хватило же ума не пропить все под ноль. А у меня уже с этим проблемы. И если в тридцать четыре нет своего собственного угла, то вряд ли уж и появится. Так и буду скитаться из родительского дома в съемную хижину».

      Дэйв арендовал квартиру в двухэтажном многоквартирном доме на улице Диккенса, в самом центре города. Недвижимость в Эскине не пользовалась особым спросом, и Дэйву удалось выхватить двухкомнатную студию по вполне демократичной цене в четыреста франков за месяц. Получив первую зарплату, он и вовсе внес деньги за полгода вперед, но успокаивало его это в малой степени. Конечно же потому, что жизнь его была в значительной