Ведьма из Карачева. Галина Семеновна Сафонова-Пирус

повела меня мамка на фабрику:

      – Будешь со мной работать, здесь хоть и трудно, но хорошо платють.

      А шел мне тогда уже одиннадцатый год. Привела в сарай, где работали, и вот помню: стоять бородильшыцы и пеньку бородють. Перед каждой шшеть закреплена, а на ней – в два ряда зубья острые… и бо-ольшие, с полметра, должно. Бярёть бородильщыца бородку пеньки, кидаить на эту шшеть и-и на себя ташшыть, и на себя, вот костра от нее и отсыпается, а когда отобьёть бородку от костры, так пенька пышная становилася, мягкая, и называлася уже не бородкою, а папушею. Перед каждою бородильшыцей кон ляжить, и как только набъёть она его до верху, так и отнесеть к приемшыку, а тот уже стоить, выворачиваить эти папуши, смотрить: как она сбородила, сколько? Хорошая бородильшыца четыре пуда за день могла набородить, копеек по пятьдесят зарабатывала.

      Осмотрелася я чуть, а мне и говорять: вон из-под тех-то и тех-то бородильшыц костру вынимать будешь. Должна я была, значить, подойти к каждой, набрать в постилку костры, снести ее на грогот и высыпать в него.

      Что за грогот?

      Да грогот этот с нашу печку был, метра два над полом, и сейчас как сыпанёшь костру в него, так он и закрутится, костра отсеивается, отсеивается и когда, наконец, останется от нее одна брызга, то должна я ее отнести к той бородильшыце, у которой и выбрала.

      Ну, проработала первый день на этом гроготе и аж задохнулася! Всё-ё казалося, что забила пылишша все мои легкие и ни-икак не могу прокашляться, ни-икак не продохну!

      – Ма, – говорю вечером, – крепко ж трудно! Лучше я опять на бахшу пойду, там хоть и тяжело, но все ж на воздухе.

      – Привыкнешь, – только и ответила.

      И осталась я, и привыкла. Кончали работать в шесть часов, а летом в эту пору солнце высоко-о стоить! Тепло, зелень кругом, до деревни километра четыре, и вот идем, бывало, песни кричим. Весело-то так! А ходили мимо бахши, и подруги-ровесницы, что там осталися, всё-ё завидовали: мне-то на фабрике платили двадцать копеек за день, а им только по десять.

      А раз получку нам что-то задержали допоздна и так случилося, что девчата, с которыми домой ходила, ушли раньше. А было уже часов десять. Ну, зашла я к пекарю, купила булочек горячих, а хозяйка и говорить:

      – Что ж это ты так поздно, девочка?

      – Да мне тут… недалеко, – отвечаю.

      – Не-ет, вижу я, ты из деревни, – она-то. – Но ничего, бяги, тут, вроде, спокойно. Бог дасть, никто не обидить.

      Пошла я… Ну, когда шла по городу, хорошо было, народу много гуляло, а вот когда за город вышла… ни души! А тут надо было переходить через мост тот проклятый… Говорили-то, что в двенадцать ночи под ним нечистые силы сбиваются и что человека под ним раз зарезали.

      А так дело было. Недалеко от этого моста жил бедный мужик со своим семейством, и однажды убил какого-то богача под этим мостом, сразу рзбогател. Потом прошло много лет, стал он раз под праздник барана резать, а тут – крик: «Человека убили, человека зарезали!» Выскочил на улицу, а руки-то в крови! Да еще и нож… Вот и закричали