Дорога на Стамбул. Первая часть. Борис Александрович Алмазов

титьку искал, а я уж погоны таскал!

      – Тебя знаю, а его нет! – уперся старший разъезда.

      – Так вот я же тебе докладаю: это есть Демьян Васильич Калмыков! Казак по торговой части!

      – А коли так, – придумал коварный раскольник, – нехай он скажет, кто ты!

      – Вот нова цацка! – плюнул с досады казачина. – Да как он скажет, ежели видел меня последний раз годов пять назад. Аккурат таким стригуном, как вот этот байстрюк!

      – Но-но! – пискнул казачонок, грозно опуская пику, за которую держался, как за телеграфный столб. Не по руке она была. Тяжеловата.

      – Тю! – прищурил соколиный глаз Калмыков. – А не Кудинов ли ты Санька! Ну, Хрисанф то есть! Вы с Осипом вместе служить уходили!

      – Как есть – он самый! – засиял крепкими, как кукурузные зерна, зубами казачина. – Как изволите здравствовать, Демьян Васильич?

      – Бог грехам терпит. Ты-то как, односум?

      – Как собачий хвост. Батяня на другой день, как со службы я пришел, загнал меня в степь, тамо и болтаюсь!

      – Через чего ж так?

      – Да гуторит: «Мы сами в столицах служили, помним, каки там мамзели распрекрасные… Поживи в степу, охолонь. Заодно посмотрим, не добыл ли ты каку ни на есть французску себе прелесть. Тогда моли Бога, ежели живой уйдешь. А ежели все в достоинстве, мы тебе покуда невесту приищем».

      – Отец-то поумнее тебя будет, – одобрительно сказал кержак.

      – Да! Не без смысла! – согласился Калмыков. – Ты ведь, я чаю, до службы жениться мостился? Отец не дал, – сказал он, припоминая, что Кудиновы казаки зажиточные, сыновьями дорожили. Держали их в строгости и женили поздно, предпочитая для работы брать батрачек, чем грузить всю тяготу на своих. – И ты не ярись! На таких, как твой отец, казачество держится. А что в степь погнал – так эдак завсегда делалось, ежели кто холостой служил.

      – А женатые по этой части заговоренные! – съязвил Хрисанф. – У них, значит, узлом завязано!

      – Женатый – ломоть отрезанный. А ты покудова в отцовской власти!

      – Я гвардейского полка урядник! – взбеленился Хрисанф.

      – Ты царю – урядник, а отцу – раб! – как чугунную плиту положил Калмыков. – Терпи! Опосля благодарить будешь!

      – Да скушно в степу-то! Одни бараны да вот таки фрукты, – кивнул на раскольника Кудинов. – Их хошь вверх ногами поставь – одна картина будет! Небось вы свово Осипа в степь не погнали!

      – Я ему не отец и не крестный! Акромя того, он не из ухарей – суприза не принесет.

      – Да он и жениться-то не собирается! – сказал вдруг кержак, и Демьян Васильевич прямо-таки растерялся: оказывается, раскольник-собака не то что узнал Калмыкова, а и дела-то все его досконально ведал, а вот поди ж ты какую комедию учинил.

      – Это я слыхал, – подтвердил Хрисанф. – Он ищо об том годе, когда к нам в полк приезжал, об том гутарил: не хочу, грит, сирот оставлять! Я, грит, на войну решённый! Он и в Славянский ихний комитет бегал, да только его тамотки под локотки завернули! Там нижние чины не требуются, там в офицерах нужда.

      – А нешто война будет? – неслышно как подъехал третий пикетчик.

      – Кака