Головы моих возлюбленных. Ингрид Нолль

его блейзера и вынула бумажник. Подняв глаза, я увидела, что на спине у Детлефа уже написано: «А я…»

      – Дальше что?

      – Свинья, – ответила Кора.

      – Не слишком оригинально.

      – О’кей, пусть будет: «А я гомик». – И Кора обмакнула кисточку в лак.

      – Нет, – предложила я, – лучше напиши: «А я импотент».

      Сам он не может избавиться от надписи, придется ему просить кого-то другого. А всего бы лучше, чтобы он вообще ни о чем не догадался и пошел в бассейн…

      Когда надпись подсохла, мы снова его перевернули на спину.

      – Кора, Кора, погляди-ка, у него в бумажнике два любовных письма от двух разных женщин.

      – Дай-ка сюда, я сейчас принесу их обратно. У отца есть ксерокс и поляроид.

      Покуда Кора снимала копии с писем, у меня было достаточно времени, чтобы разглядеть голого Детлефа. Но когда на лестнице послышались шаги Коры, я поторопилась его укрыть.

      – До того, как мы его сфотографируем, он у нас получит ногти персикового цвета на ногах и на руках.

      Маникюр и педикюр в высшей степени нас удовлетворили. Под конец мы раскрасили циферблат его часов и перстень.

      – Что бы еще сделать?

      Кора извлекла из письменного стола папы-профессора различные штемпеля и печати, надписи на которых зачитала вслух: «Книжная бандероль», «Печатное издание», «В собственные руки», ну и так далее. Мы выбрали штемпель «Обработано» и пропечатали грудь Детлефа, на которой росли редкие волоски.

      – Хорошая фотка получится, жаль только, что нельзя сразу снять и зад, и перед – чтоб можно было прочесть и «Обработано», и «импотент».

      – Слушай, а давай заодно пожертвуем этой свинье-копилке серьгу в ухо.

      Штопальной иглой Кора проколола Детлефу мочку уха, я же стояла наготове с платком и куском мыла. Детлеф издал во время процедуры какие-то злобные звуки, но не сопротивлялся. Мы продели через дырочку в ухе серебряную проволочку, а на проволочку нанизали маленького негритенка, родом из автомата жевательной резинки.

      И в завершение мы сделали множество снимков. Детлеф во всех проекциях, один раз с Корой, другой со мной. Но сами не раздевались, а только по очереди высунули головы из-под пухового одеяла, также в персиковом пододеяльнике.

      В бумажник мы ему засунули оригиналы писем и фотокопии, чтобы он знал, что мы их размножили, ну и заодно несколько наиболее удачных снимков.

      Покуда Кора вслух зачитывала любовные письма, я обрезала золотые пуговицы с якорями на его темно-синей куртке и аккуратно перешила все до единой на один сантиметр дальше. За этим делом меня вдруг одолели сомнения.

      – А ты не находишь, что это нацистские методы? – спросила я у своей веселой подружки.

      Кора сумела меня успокоить:

      – Так снаружи все равно ничего не видно, разве что крашеные ногти и негритенок. Это он вполне может при желании объяснить условиями пари. Нечего так уж сразу напускать в штаны. А сейчас мы пойдем спать.

      Осторожности ради мы не стали гасить свет в спальне, а рядом с кроватью