Возвращение в Атлантиду. Андрей Дорофеев

в последний раз обозрел копошащиеся на берегу точки с высоты птичьего полета, и неведомая сила понесла его туда, где высятся льдистые пики и тучи плывут по зелёным подошвам гор – в родимый сердцу край Нанпу. А тело осталось лежать, седобородое и тощее, и никто не пришёл проводить учителя в последний путь. Лишь вездесущие крысы, которых не победила даже большая вода, почтили своим острозубым хищным вниманием мёртвую коченеющую плоть.

      Глава шестая

      Тритон, осунувшийся, с трясущимися еле заметно пальцами, словно постарел лет на десять. Словно два царя поселились в его голове после трёхдневной давности землетрясения, и они не спорили, словно два состязающихся в глупости придворных шута каркидского двора, они бежали друг от друга и прятались в уголки разума, которым теперь не хотел пользоваться никто.

      Страх за будущее и страх за настоящее – вот два колосса-держателя небес Атлантиды, что убегали от власти, и Тритон не знал, кому из них верить. С детства Тритон выделялся среди придворных чад смелостью и уверенностью в мыслях, а значит, и действиях, и виною тому было отнюдь не происхождение от рода Посейдонова, у коего и корней-то не было – лишь два колена. И эта смелость покоилась не на глупой браваде перед сверстниками в жонглировании мечом или вольной борьбе. Да, то было ещё полуварварское государство…

      Нет, словно гранитные плиты в основании переливающихся сполохами башен царского дворца, в основании его уверенности лежали простые правила, что поднимались с глубин сознания, словно огромные, величественно колышущиеся пузыри со дна бездонного моря.

      «Позволь человеку верить в своих богов». «Поступай с собратьями твоими так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой». «Честь и верность слову – превыше материального блага». Эти столпы были сколь воздушны и подвергаемы сомнению мятущимися сердцами челяди и правителей мира сего, столь же и каменно-тверды для молодого Тритона.

      Однажды он пришёл к отцу, небрежно восседающему на троне с ценными тогда ещё изумрудами и наслаждающемуся игрой наложницы на арфе, и сказал, что ему кажется, что в прошлой жизни он был жрецом Гарантом, прослывшим святым из-за искушённости в науках и философии, а позже умершим с улыбкой на устах незадолго до рождения Тритона.

      Отец посерьёзнел, выпрямился, движением руки заставил наложницу замолкнуть.

      – Хорошо… – произнес неторопливо, – Хорошо. Но помни, что честь и слава твоя не будет покоиться на столь зыбких песках, как известность и мудрость Гаранта, и не проистечёт из них. Ты – здесь, ты мой сын Тритон, ты будешь славен этим.

      Тритон хорошо это запомнил. Но сейчас смелость пала, слишком близка была возможность потери своего детища – Атлантиды. И столь непредсказуемо было её будущее, что уверенность в настоящем превратилась в беспокойство, а вера в будущее – в страх.

      Сейчас работа шла. Общины выделили от каждой по семи