Возвращение в Атлантиду. Андрей Дорофеев

высотой около пятисот метров, что одиноко выступала над поверхностью дна, и смела её, словно игривый ребенок надоевшую игрушку. Двинулась дальше и ударила в бесконечную, уходящую вдаль и в высоту, отмель. Там, выше, начиналась необозримая туша материка.

      Осень на этом материке – в далёком лесу, укрытом на закате дня розовым мягким покрывалом света, – выдалась мягкой и ласковой. Она не растрепала ветви желтеющих исполинов порывистыми ветрами, не вырвала густой подлесок, как бывало. Деревья спокойно шумели, хранили в густых шапках листьев гнёзда птиц, а корни их спокойно и мощно покоились в чёрных жирных глинах континента.

      Спокойной была осень, но только не сегодня. Множество птенцов погибли, нещадно выметены из родительских гнёзд немилосердной рукой ветра в одно мгновение. Летать не умеют ещё, падают кувырком безнадежными комочками среди листьев кармагона и разбиваются – о кряжистые стволы или землю. Зрелище погибающей молодой жизни приносит каменную тяжесть на сердце и мысли о собственном, внезапно остановившемся дыхании. Но ничей глаз не наблюдал за этим.

      Волчица, серая с подпалинами, тяжело дыша после долгого быстрого бега, остановилась на знакомой лужайке недалеко от берлоги. Тихо. Только уши поворачиваются в поисках опасности да глаза бегают в страхе за шкуру свою и волчат.

      Волчица была в замешательстве. Глухое, глубокое, но сильное чувство заставляло её напрягать мышцы, выпускать когти, пронзая ими прошлогоднюю бурую листву. Чувство наполняло кровь паникой и приказывало одно: бежать. Схватить в спешке своих четырёх щенят за загривки и бежать прочь из уютной берлоги, что обихаживала с умением и лаской…

      И бежала бы – да разум говорил иное. Не было опасности вокруг. Не было дыма пожаров, охотники с гиканьем не рассекали лес на ксиланах. Дикий кабан не разрыл нору. Волчата – слышно – живы, тявкают, ждут мать.

      Неужели покидать насиженное место только из-за того, что она видела сегодня у больших червей с лапами?

      Волчица подползла к берлоге и засунула туда нос. Все были живы и здоровы, щенки заскулили от невыразимой радости и подскочили к матери, игриво валясь на спинки. И сразу проверять – полны ли потрескавшиеся от острых зубок соски тягучего сытного молока?

      Волчица заползла в берлогу и поуспокоилась, когда щенки приникли к её животу, но полностью тревога не ушла. Память продолжала ставить перед глазами картины недавнего прошлого.

      Сегодняшним ранним утром, когда солнце ещё только кинуло первые красные лучи на мощные стволы кармагонов и секаций, она уже бежала к берегу. Много раз бывало, что берег большой воды дарил ей жирных вальяжных бакланов с крючковатыми клювами или отдыхающих после водопоя вверх колючим брюхом мегаторов. Приходилось потрудиться – мегаторы шипят огненной смертью, нельзя попадать под струю. Надо сразу перешибать шею, иначе самой улепетывать придётся. А бакланы безобидны – да летать