Песни жаворонка. Вечерняя. Алексей Исаев

голодной смерти. Тогда-то и умерли один за одним мамины первенцы-близняшки.

      Дед Юха против действий новой власти выступать не стал, понял, что это надолго, собрался и уехал с бабкой Матреной и двумя дочками и двумя сыновьями в Сибирь, куда несколькими годами ранее переселились его родственники.

      Мой отец в зиму отправлялся «на сажни» – заготовлять дрова для Москвы. Лес пилили под Люберцами, оплачивали им за кубатуру, измеряемую в сажнях. О своих бедах мама подробно писала родным в Сибирь. Те отвечали, что жизнь у них, не в пример расейской, хорошая, хватает и хлеба, и масла, не говоря о картошке. По воскресным дням, щи варили с мясом! Всякий раз звали к себе, но сняться с места наши не решались, что-то задерживало. Лишь весной 1937-го собрались в дорогу.

      Сначала они закрепились в деревне Латат, где жили ранее переселившиеся земляки, дальние родственники. Дед умудрился привезти веялку и шерстобитную машину. Земли в Сибири хватало на всех, не хватало сил ее обрабатывать. В первый же урожай зерна собрали столько, что девать было некуда, засы́пали все полы в доме, завалили снопами гумно, во дворе нельзя было пройти. А тут еще соседи, прознав про технику, стали арендовать ее. Плату опять же по памяти о голодухе, брали хлебом. Кое-как разгребли зерно к зиме, несколько подвод отправили в Томск, выручили хорошие деньги. «Какие же мы дураки были – с голоду пухли, дети умирали, а все не решались уехать в Сибирь», – корили себя новоселы.

      Через пару лет, привыкнув к новым реалиям, задумали обосноваться своей деревней. Дед Юха слышал о подходящей заимке, вот туда и отправился он с братьями на детальную разведку. Как только вышли на поляну, сразу же решили: селиться здесь! Лучше места не найти. С северной стороны – тайга, с южной – речушка с таежкой, по бокам березняк с осинником. Тут тебе и строевой лес, и дров, сколько хочешь. Рядом сенокосы, ореховые кедрачи и ягодники – ребятам вволю! И до большой дороги – Иркутского тракта – всего километра три. На поляне стояло несколько приземистых домиков. Кто в них жил, память не сохранила. Скорее всего, там поселились белорусы, убежавшие от немецкого нашествия еще в первую мировую.

      Кому пришло в голову назвать новую деревню Малиновой Гривой я так и не выяснил. Возможно, название пришло по аналогии с родным дедовым селом – Красной Дубравой, по которой постоянно тосковали. И все же меня по-прежнему удивляет: вокруг деревушки с обычными названиями: Зайцовка, Камаевка, Перовка, Осиновка, Искра, Кольцовка – вдруг возникает Малиновая Грива! С особым удовольствием ставлю здесь восклицательный знак. Хотя и вопросительный подошел бы: кто же из моих родственников оказался с такой лирической душой? Вот тебе – убогие, неотесанные крестьяне! Малины действительно было много. Собирали ее и деревенские жители, и хозяева леса – медведи. Запросто подходили они к самой деревне. Одного шатуна дядя Лукаш, муж маминой двоюродной