Серая Утроба. Артум Салгынов

я за ним, сам не знаю, почему, но мне показалось это правильным. Я в тот же миг перестал быть дурачком – пря как в бабкиных мираклях. Настолько поумнел, что Гриеза смогла через время научить меня читать. Так поумнел, что даже связно говорить научился. Видишь же сам – вот, говорю, рассказываю тебе мою историю…

      И у меня закончилась выпивка, так что если хочешь слушать дальше, то надо бы с этим что-то сделать…»

      Ольхомер замолчал, поглощенный своими попытками вытряхнуть из бутылки распухшую миксину. Наконец, ему это удалось – и он принялся с жадностью пожирать эту мерзкую червеподобную тварь. Я подозвал рыжую служанку и попросил притащить еще бутыль водки для Ольхомера и кружку темного эля для меня.

      Великан благодарно посмотрел на меня из-под своих седых бровей – осоловевшим, слегка бездумным взглядом, продолжил свой рассказ.

      – Красноглазый ушел, прихватив с собой мертвую одноглазую голову. «Кто это был?» – спросил я. «Это – Хзораггор, второй из моих отцов. Он изгнан из Дуггура, и живет в чаще леса, на рзянском хуторе», – ответила Гриеза. – «Он вернул мне тварное зрение, тебе ум, и нам даже не пришлось стаптывать дюжину железных башмаков о дорогу из желтых камней. Но мы должны отблагодарить его. Накормить его и его друзей-рзянцев той пищей, о которой они грезят в своих стылых лесных норах. Завтра ночью мы скормим им Элгнеф – со всеми двуногими червями, что обитают в его смрадном нутре». Потом она скинула платье и любила меня – а до того момента мы хоть и жили вместе, но не как муж и жена, а как брат и сестра. Я исторгался в нее, отдыхал и мы начинали снова – пока не заснули от усталости на покрытом кровавыми пятнами полу. Я проснулся в середине дня от холода. Гриеза одновременно со мной. Мы начали готовиться к ночи – я проверил копье, с которым ходил на кабана, наточил топор и широкий длинный нож – тот, что выменял на дюжину шкур у плотогонов с северных островов, а плотогоны те были почти такими же большими, как и я. Гриеза торопливо шила мешки из заячьих шкур, наполняла их порошком, смердящим болотной тиной, и рисовала на этих мешках какие-то закорючки чернилами, красными, словно кровь. Когда стемнело, мы пошли в город. Кутавшаяся в черный плащ Гриеза была похожа на призрака – как их изображают актеры бродячих театров. К городской ограде мы приблизились со стороны леса – к воротам под стрельницей. К вертикальным шестам над воротами была приколочена металлическая пластина со Словом, отпугивающим рзянцев. Я постучал кулаком в ворота, из будки в стрельнице выглянул охранник, окликнул меня «Кто идет?». Я представился и услышал в ответ ругань, что нечего шляться по ночам. Охранника я знал с детства, он был дружен с моим отцом, и часто ходил с ним вместе на охоту. Потому я захныкал, как это делал, когда еще был придурком: «Дядь Мика, ну пропустите, пожалуйста, пропустите!» «Ладно, не реви, проходь», – он потянул рычаг, отворяющий одну воротину. Мы с Гриезой проскользнули в узкую щель, я торопливо поднялся по лестнице в стрельницу. Охранников