Серая Утроба. Артум Салгынов

оно тебе? – удивился Ольхомер. Каждое слово вылетало из него облаком алкогольных паров.

      – Так… Хочу поболтать. Послушать, где ты раздобыл чудика, которого продал в балаган. И купить себе такого же.

      – Больше нет таких, – ответил после некоторого раздумья Ольхомер. – Балаганщик был прав. Это был мой сын. Я кинул его в яму, что в Дуггур ведет. Чтобы он в уродца превратился там, и его продать можно было. Деньги нужны были – выпить надо.

      Доктор Роберт подозвал служанку – большегрудую конопатую деваху с редкими рыжими волосенками, сквозь которые светилась белая кожа головы. И велел принести еще одну бутыль миксинной водки.

      Служанка принесла бутылку и почти чистый стакан – для доктора.

      Доктор Роберт выковырнул из бутылки пробку и незаметно для Яноша Ольхомера высыпал в нее порошок из перемолотой плоти лягушника – мастера дознания применяют такой, чтобы развязать язык особо неразговорчивым.

      – Расскажи. С самого начала, – велел Роберт великану, после того, как тот опрокинул в себя полный стакан пойла и доктор начал чувствовать себя хозяином положения.

      – Долго рассказывать, – нахмурился внезапно опечалившийся Ольхомер.

      – Я не спешу, – ответил на это доктор Роберт. – Чем дольше рассказ, тем больше выпьешь. Так что рассказывай с начала. Кто ты и откуда такой взялся? И что это за дыра в Дуггур, в которую ты кинул своего сына?

      Ольхомер глотнул водки, почесал черным ногтем свой бугристый морщинистый лоб и начал рассказ:

      «Я вообще не отсюда. Не местный. Родился в городке Элгнеф, на южном берегу Зеркального озера. Да лучше бы не рождался вовсе. Родители мои были людьми не добрыми, а скорее злыми, сам я таким же получился. Отец мой из таларских виденов, потому у меня такое странное имя. В семье меня держали за дурачка, соседи смеялись и дразнили. Я и был дурачком – большим, сильным и слюнявым. Любил букашек и мелкую живность давить – поймать, сжать пальцами, чтобы нутро по руке потекло. За живодерство это все меня терпеть не могли, но как что-то тяжелое надо сделать – камень оттащить с дороги, или дерево упавшее, так все забывали, что я дурачок и живодер, звали меня – Янош подсоби, мол. Я помогу, а в ответ слышу: «Что, дурак, спину не надорвал?» Но я не обижался. Не понимал, что обижаться нужно. Пока меня Гриеза этому не научила. Жила она в избе в лесу за городом – с матерью, женщиной по имени Марен Хюлдсдоттер. Говорили, что Марен – ведьма, но мне она нравилась. Красивая очень была. И дочь ее, Гриеза, тоже красивой была. Только в избе у них было жутко, и водилось внутри множество всяких тварей. Как в той скырбе, про доктора, который зверей лечил. Под лавкой ежи жили, с потолка летучие мыши свисали. На печи филин спал. По стенам обереги из костей развешаны были. И еще скрипка красная. Гриеза мне рассказывала, что эту скрипку в их доме деном Хзораггор оставил, и иногда он приходит на ней поиграть. А еще она мне книжки показывала, которые читала. Картинки в них были смешные – как из людей их нутро достают, или как деномы голым женщинам детей зачинают. Потеха....

      Все было хорошо,