Богатыриада, или Галопом по европам. Борис Давыдов

хуже доли, чем оказаться «черным вестником»!

      На его счастье, все ограничилось лишь яростным криком: «Вон с глаз моих!!!» Уж дважды-то приказывать не пришлось…

      Кое-как успокоившись, Креститель Руси созвал слуг и принялся раздавать указания:

      Собрать ближних бояр на совет – раз.

      Разыскать тех самых волхвов, которые принесли ему весть про обезноженного детинушку из Карачарова. В крайнем случае, старшего из них. И каким угодно образом, то ли уговорить, то ли убедить поскорее явиться ко двору князя – два.

      Послать за богатырями-побратимами: Муромцем, Никитичем и Поповичем, и также звать их ко двору. Если упрутся, приказать именем великого князя – три.

      «Ну, я вам покажу! Ишь, наделали дел, болваны! Свергнем, мол, Калина, сделаем царем Шалаву, и все будет хорошо! Уж куда лучше-то: дань тугарам платим по-прежнему, да еще и доченьку мою, законную жену Шалавы этого распроклятого, отлучили от супружеского ложа! При живой жене царь с другой бабой блудит! Ну, подлец, поплатишься ты за это! С кем шутки шутить вздумал?! С великим князем киевским?!»

      Тут Владимир смутился, закашлялся и даже немного покраснел. Услужливая память напомнила многое… Но он тут же успокоил свою совесть простым и понятным доводом:

      «Как сказывали римляне, квод лицет Йови, нон лицет бови. Кто я, и кто он!»

      После чего со вздохом подумал: суд и расправу над Поповичем придется отложить. Пусть Алешка искупает вину в степях тугарских, выполняя его, великого князя, поручение… А там видно будет.

      – Ты бы вернулся, а? – голос половчанки прозвучал тихо, робко, и в нем слышалась какая-то глубокая, затаенная боль. – Ведь любишь же ее, я вижу. И она тебя любит безумно!

      – Вот именно, что безумно! – проворчал Попович, чувствуя стыд и лютую обиду на весь окружающий мир. – Потому и взбрела ей в голову такая нелепица. Наговорила с три короба… Тьфу!

      – Ну, не упрямься! Ты же хороший человек… Выпил лишнего, погорячился, с кем не бывает. Колючка без тебя не сможет жить! А если на нее все еще злишься, подумай о сыне! Он разве виноват? Хочешь без отца его оставить?

      Богатырь что-то глухо прорычал, схватившись за голову.

      – Вернись, славный витязь! – продолжала уговаривать Емшан-Полынь дрожащим голосом. – Прости Колючку. Она сама не понимала, что говорит. Как бы я хотела быть на ее месте! – вспыхнув, красавица половчанка закрыла лицо ладонями. Потом, переведя дыхание, с трудом договорила: – Но на чужом горе своего счастья не выстроить. Тем более, Колючка – подруга моя. Мы с ней были ближе, чем сестры…

      Попович тяжело вздохнул:

      – Ах, если бы ей – да твой ум, рассудительность! Ну, вот почему?! – его голос прервался. Махнув рукой, витязь договорил: – Был бы магометанином, взял бы тебя в гарем, непременно!

      – Я и так тебе многим обязана. Если захочешь… – покраснев, половчанка снова умолкла, потупила взор.

      Богатырь, в трещавшей голове которого все еще гулял хмель, не сразу понял, что она имеет в виду. Потом возмутился:

      – Да