Некуда. Николай Лесков

Лечить нечем, содержать не на что, да что и говорить! Радикальничать, так, по-моему, надо из земли Илью Муромца вызвать, чтобы сел он на коня ратного, взял в могучие руки булаву стопудовую да и пошел бы нас, православных, крестить по маковкам, не разбирая ни роду, ни сану, ни племени. – А то, что там копаться! Idem per idem[5] – все будем Кузьма с Демидом. – Нечего и людей смешить. Эх, не слушайте наших мерзостей, Евгения Петровна. Поберегите свое внимание для чего-нибудь лучшего. Вы, пожалуйста, никогда не сидите с нами. Не сидите с моим другом, Зарницыным, он затмит ваш девственный ум своей туманной экономией счастья; не слушайте моего друга Вязмитинова, который погубит ваше светлое мышление гегелианскою ересью; не слушайте меня, преподлейшего в сношениях с зверями, которые станут называть себя перед вами разными кличками греко-российского календаря; даже отца вашего, которому отпущена половина всех добрых качеств нашей проклятой Гоморры, и его не слушайте. Все вас это спутает, потому что все, что ни выйдет из наших уст, или злосмрадное дыхание антихристово, или же хитросплетенные лукавства, уловляющие свободный разум. Уйдите от нас, гадких и вредных людей, и пожалейте, что мы еще, к несчастию, не самые гадкие люди своего просвещенного времени.

      – Уйди, уйди, Женичка, – смеясь проговорил Гловацкий, – и вели давать, что ты там нам поесть приготовила. Наш медицинский Гамлет всегда мрачен…

      – Без водки, – чего ж было не договаривать! Я точно, Евгения Петровна, люблю закусывать и счел бы позором скрыть от вас этот маленький порок из обширной коллекции моих пороков.

      Женни встала и вышла в кухню, а Яковлевич стал собирать со стола чай, за которым, по местному обычаю, всегда почти непосредственно следовала закуска.

      Глава тринадцатая

      Нежданный гость

      В то же время, как Яковлевич, вывернув кренделем локти, нес поднос, уставленный различными солеными яствами, а Пелагея, склонив набок голову и закусив, в знак осторожности, верхнюю губу, тащила другой поднос с двумя графинами разной водки, бутылкою хереса и двумя бутылками столового вина, по усыпанному песком двору уездного училища простучал легкий экипажец. Вслед за тем в двери кухни, где Женни, засучив рукава, разбирала жареную индейку, вошел маленький казачок и спросил:

      – Дома ли Евгения Петровна?

      – Дома, – ответила Женни, удивленная, кто бы мог о ней осведомляться в городе, в котором она никого не знает.

      – Это вы-с? – спросил, осклабившись, казачок.

      – Я, я, – кто тебя прислал?

      – Барышня-с к вам приехали.

      – Какая барышня?

      – Барышня, Лизавета Егоровна-с.

      – Лиза Бахарева! – в восторге воскликнула Женни, бросив кухонный нож и спеша обтирать руки.

      – Точно так-с, оне приехали, – отвечал казачок.

      – Боже мой! где же она?

      – На кабриолетке-с сидят.

      Женни отодвинула от дверей казачка, выбежала из кухни и вспорхнула в кабриолет, на котором сидела Лиза.

      – Лиза! голубчик! дуся! ты ли это?

      – А! видишь, я тебе, гадкая Женька, делаю

5

Одно и то же (лат.).