Некуда. Николай Лесков

остановилась.

      – Охотился?

      – Да, половил перепелочков немножко, Петр Лукич.

      – Ты сам-то, брат, точно перепел, – улыбаясь, заметил смотритель.

      – Да ведь, батюшка, отрепишься с ними, с беспутниками. Это уж такая дичь низкая.

      Нарцис, точно, был похож на перепела. Пыль и полевой сор насели на его росные сапоги и заправленные в голенища панталоны; синий сюртучок его тоже был мокр и местами сильно запачкан.

      За плечами у конторщика моталась перепелиная сетка и решето с перепелами.

      – Что ж, как полевал?

      – Много-таки, батюшка, наловил. Нынче они глупы в такую-то ночь бывают, – сами лезут.

      – На что их ловят? – спросила Женни.

      – А вот, матушка, на жаркое, пашкеты тоже готовят, и в торговлю идут они.

      – Вы ими торгуете?

      – Я? – Нет, я так только, для охоты ловлю их. Иной с певом удается, ну того содержу, а то так.

      – Выпускаете?

      – Нет, на что выпускать? Да вот позвольте вам, сударыня, презентовать на новоселье.

      – На что же они мне?

      – На что угодно, матушка.

      – Ну, бери, Женни, на новоселье.

      Нарцис поставил на колени девушки решето с перепелами и, простившись, пошел своей дорогой, а дрожки покатились к городу, который точно вырос перед Гловацкими, как только они обогнули маленький лесной островочек.

      – Узнаешь, Женичка? Вон соборная глава, а это Иван-Крестителя купол: узнаешь?

      – Какое все маленькое это стало, – задумчиво проговорила Женни.

      – Маленькое! Это тебе так кажется после Москвы. Все такое же, как и было. Ты смотри, смотри, вон судьи дом, вон бойницы за городом, где скот бьют, вон каланча. Каланча-то, видишь желтую каланчу? Это над городническим домом.

      Женни все смотрела вперед и ручкою безотчетно выпускала одного перепела за другим.

      – Э, да ты их почти всех повыпустила, – заметил Гловацкий.

      – Да. Смотрите-ка, смотрите.

      Женни вынула еще одну птичку, и еще одну, и еще одну. На ее лице выражалось совершенное, детское счастье, когда она следила за отлетавшими с ее руки перепелами.

      – Ты их всех выпустишь?

      – Всех выпущу, – весело ответила она, раскрывая разом пришитый к решету бездонный мешок.

      Перепела засуетились, увидя над собою вольное небо вместо грязной холщовой покрышки, жались друг к другу, приседали на ножках и один за другим быстро поднимались на воздух.

      – Вот теперь славно, – проговорила она, ставя в ноги пустое решето. – Хорошо, что я взяла их.

      – Дитя ты, Женичка.

      – Отчего же, папа, дитя; пусть они летают на воле.

      – Их завтра опять поймают.

      – Нет, уж они теперь не попадутся.

      Гловацкий засмеялся. В его седой голове мелькнула мысль о страстях, о ловушках, и веселая улыбка заменилась выражением трепетной отцовской заботы.

      – Боже, господи милосердый, спаси и сохрани ее! – прошептал он, когда дрожки остановились у ворот уездного училища.

      Глава одиннадцатая

      Колыбельный