Темные вершины. Алексей Винокуров

тем не менее, – настаивал Буш, – пусть не скажет, но я хотел бы знать.

      Полковник выдержал томительную паузу и все-таки назвался: словно нож в цель метнул – чуть качнувшись, с прицелом, с оттягом, но все равно вышло внезапно и больно.

      – Предположим, я – полковник Сергухин. Что дальше?!

      Буш похолодел. Полковника Сергухина изредка поминал в своих разговорах Кантришвили, и не как Офелия Гамлета, а самыми неприятными словами. Это был пес из следственного комитета со стальными челюстями, советской еще закалки и фантастического бесчестия.

      «В последней ментовской гниде можно откопать человеческое, но не в полковнике Сергухине, – говаривал, бывало, Грузин. – Если попал ему в лапы – молись, потому что спасти тебя может только Бог, да и тот вряд ли».

      Вот почему Буш дрогнул, дрогнул совсем незаметно, но полковник все-таки заметил, улыбнулся.

      – Что-то слышали все-таки, – промолвил не без удовольствия. – А раз так, то уже, наверное, поняли, что дело серьезное.

      – Сколько мне грозит? – спросил Буш напрямую.

      – Да при чем тут вы, – отмахнулся полковник, – о вас вообще речи нет.

      Буш вдруг обнаружил, что все время разговора не дышал, а теперь вот захотелось выдохнуть. И он выдохнул, дрожащей рукой утер со лба холодный пот, которого вроде бы не было раньше…

      – Не обо мне, – повторил он. – А о ком?

      Сергухин нахмурился.

      – Не валяйте дурака, – сказал он сердито. – Интеллигент – еще не значит слабоумный.

      Полковник перегнулся через стол, уставил на Буша узкие холодные глаза, перешел на «ты»:

      – Ну, что, сынок, догадался?

      Буш сглотнул.

      – Не догадался, – отвечал хрипло, вспомнив совет Кантришвили никогда ни в чем не сознаваться.

      «Им надо – пусть они и копают, – вслух размышлял тот, задумчиво глядя в фактурный розовый закат из мшистых недр своей китайской беседки. – С какой стати облегчать работу мусоров, им только палец дай, всю руку откусят. С волками жить – по-волчьи выть. Ложь – вот наше оружие в этом лучшем из миров».

      Буш не собирался ни жить с волками, ни заниматься с ними хоровым пением. Но сейчас не было у него другого выхода, кроме как отбиваться от волков их же оружием – зубами, когтями и враньем.

      Сергухин вздохнул и нудно, противно стал зачитывать ему статью 291 пункт 2 Уголовного кодекса. За дачу взятки должностному лицу светило ему, Бушу Максим Максимычу, лишение свободы на срок до восьми лет. А восемь лет в российской тюрьме, заметил полковник, – это вам не фунт изюма. Далеко не всякий мог выдержать такой срок, да что греха таить, не всякий и доживал.

      – Так что же вам от меня нужно? – спросил Буш с виду спокойно, но липкий ужас холодил сердце, растекался за воротником.

      На это полковник снова вздохнул – он что-то много вздыхал для прокурорского – и сказал, что откровенность за откровенность: им нужен Грузин. И не просто нужен, а очень-очень нужен.

      – Некоторые, –