Педро Парамо. Равнина в огне. Хуан Рульфо

правда, Исайя. Старик такого не потерпит.

      – За что купил, за то и продаю, – бросил возница и отправился дальше.

      С неба падали звезды, будто плакало оно огненными слезами.

      – Гляньте только, – сказал Теренсио, – какой там наверху переполох устроили.

      – Не иначе как закатили праздник в честь Мигелито, – съязвил Хесус.

      – А может, дурное знамение?

      – Для кого?

      – Да хотя бы для сестрицы твоей. Поди, истосковалась по нему.

      – Ты это с кем говоришь?

      – С тобой.

      – Идемте-ка лучше, ребята. Уморились мы очень, а завтра спозаранку вставать.

      И они растворились в темноте подобно теням.

      С неба падали звезды. Когда огни в Комале погасли, небо завладело ночью.

      Падре Рентериа ворочался в постели без сна.

      «В происходящем виноват я один, – думал он. – Потому что боюсь обидеть тех, кто меня кормит. Ибо такова истина: я существую за их счет. С бедняков что взять, молитвами сыт не будешь. Всегда так было. И вот к чему привело. Моя вина. Я предал тех, кто вручил мне свою любовь и веру, прося заступничества перед Господом. Чего они добились этой верой? Места в раю? Или духовного очищения? Какой смысл в духовном очищении, если в последний миг… До сих пор не выходит из памяти лицо Марии Дьяды, которая пришла просить о спасении своей сестры Эдувихес».

      «Она всегда помогала ближним. Ничего для них не жалела. Даже сына им родила, всем. А потом каждому показала, чтобы хоть один его признал; однако никто этого не сделал. Тогда она молвила: «Значит, я буду ему отцом, хотя по воле судьбы и стала матерью». Они злоупотребляли ее гостеприимством, пользовались добротой, а она и слова никому поперек не скажет».

      «Но она лишила себя жизни. Пошла супротив воли Господа».

      «Другого ей не оставалось. Вот до чего ее доброта довела».

      «И ведь оступилась в самом конце, – заметил я. – В последнюю минуту! Столько благих дел во спасение души – и все разом потерять!»

      «Вовсе нет, падре. Она умерла в тяжких муках. А мучения… Вы что-то насчет них говорили, уж не припомню. Вот из-за мучений этих она и оставила нас. Умерла в корчах, захлебываясь кровью. До сих пор ее искаженные черты стоят у меня перед глазами. Такого страдальческого выражения не знало еще лицо человека».

      «Быть может, усердными молитвами…»

      «Мы и так усердно молимся, падре».

      «Вообще-то я имел в виду григорианские мессы[69]; однако здесь нам без помощи не обойтись, придется посылать за священниками, а на это нужны деньги».

      Мария Дьяда, бедная женщина, у которой было семеро по лавкам, прямо встретила мой взгляд.

      «Вы знаете, падре, у меня нет денег».

      «Тогда оставим все как есть и будем уповать на Господа».

      «Хорошо, падре».

      Почему, вопреки смирению, в ее глазах вспыхнул вызов? Что ему стоило даровать прощение? Не так уж и трудно сказать пару слов или даже сотню, если от них зависит спасение души. Насколько глубоки его познания о рае и аде? И все-таки,

69

В католичестве – тридцать последовательных месс, которые в течение тридцати дней служатся за усопшего.