Оригинал и его Эго. Александр Солин

с дождем…

      – Почему с дождем?

      – Сам не знаю. Просто пришло на ум, – обнял Фролоф жену. – Чай с дождем, чай вдвоем. Это так по-английски. Филимон и Николетта пили чай в начале лета. Чувствуешь консонанс? – скользнула его рука пониже пояса халата.

      – Чувствую… – закрыв глаза, замерла жена.

      – Вот за это я тебя и люблю, – скользила его рука по податливой глади халата.

      Сократив ее имя с Вероники до Ники, он забавлялся тем, что лепил из того, что осталось забавные, подходящие его настроению производные. Мог даже назвать ее Николяхой.

      – Как там Артемка? – стараясь продлить единение, спросил он.

      – Мать говорит, все нормально… – нежась в объятиях, забормотала она. – Сегодня ходил с дедом на рыбалку… С мальчишками местными в футбол играл… Хвастается всем, что осенью в школу пойдет… Дед в восторге, как он плавает… Видишь, бассейн на пользу пошел… – длила она тактильное блаженство.

      Фролоф целовал ее изнывающее в любовном томлении лицо и, добравшись до губ, прилип к ним. Рука его к тому моменту потеряла всякий стыд.

      – Всё, Филюша, всё, – оторвалась раскрасневшаяся жена. – Ты же знаешь, мне сейчас нельзя…

      – Знаю… – пробормотал возбужденный Фролоф.

      – Как лекция прошла? – поправляя волосы, спросила жена, когда они устроились за столом. Не размениваясь на мелочи, она всегда спрашивала по существу.

      – Ты знаешь, неплохо. Молодая элитная аудитория, настроение накатило, и вообще, захотелось правды. Ну, я и наговорил немного лишнего…

      Жена вопросительно на него взглянула, и Фролоф усмехнулся:

      – Боюсь, кое-кому не понравится. Скажут: пишет одно, говорит другое. Раздвоение личности, однако…

      – Пусть говорят, – уронила жена. – А лучше пусть попробуют что-нибудь написать. Хотя бы на деревню дедушке…

      Фролоф благодарно дотронулся до ее руки:

      – Спасибо, Никуша! Ты сегодня просто прелесть! Немного бледная и черты обострились, как в наш медовый месяц…

      – Это, наверное, от месячных… – смутилась жена.

      – Бедняжечка моя! Вот ляжем, и я тебя обязательно пожалею! – сложились в плаксивую трубочку его губы. – А ты меня пожалеешь?

      – Пожалею… – порозовев, отвела глаза жена.

      Когда потом в постели, исполнив обещанное, она спрятала лицо в основании его шеи, он обнял ее и сказал:

      – Спасибо тебе, моя скромница! Ты же знаешь, я в долгу не останусь. Вот поправишься, и верну тебе сторицей. Хорошо?

      Вместо ответа ее губы оставили на его шее липкий поцелуй. Он ткнулся губами в ее волосы:

      – Знаю, ты делаешь это через стыд и завидую тебе. Стыд есть душа нравственности, а у меня с ним дефицит…

      – Не думай об этом, – обратила она к нему лицо с влажными грешными губами. Он накрыл их ртом, втянул и долго не отпускал. Когда же отпустил, заговорил:

      – Ты ведь знаешь, концептуальная бессюжетность – мой конек, но сегодня после лекции