Зорич. Марина Кузьмина

правая – сплошь заросшая лесом. Евгений Иванович, ориентируясь, вспоминал ландшафтный макет. А Корф говорил ему:

      – Смотри… Нам надо выйти вон к тому месту, похожему на лежащий носком кверху валенок.

      Есаул рассмеялся:

      – А ведь и верно, действительно, похоже!

      Подъехал Фрол Иванович:

      – Казаки гутарят: уже добрались? Скоро будем там?

      – Скоро, Фрол Иванович. Как там Сорока?

      – Да шо ему будет?! Даже не чихнул, здоров, как бугай!

      – А лошади?

      – Сейчас нормально. Поел их гнус, конешно. Глаза гноились. Промыли, всё в норме. У двоих расковались, да потерпят, не по камням идём. А с лошадьми-то как будем? Кормить-то чем будем?

      – Не волнуйся, Фрол Иванович, отстроимся только!

      Вскоре пошли давние гари, сплошь заросшие малинником. Свечками торчали редкие обгорелые стволы. Повозки стали. Казаки спешились, разошлись в разные стороны. Погода стояла великолепная. Голубизна без единого облачка, только ласточки кувыркались тут и там. Безмятежную тишину разорвали два рыка – медвежий и хриплый бас казака:

      – Робя, ведмедь! Тащи карабин!

      Да где там! Медведь, напуганный казаком, с рёвом пустился напролом, напутствуемый воплями казака:

      – Ату его! От-т, твою мать!

      Посмеялись. Тем всё и кончилось.

      – Лучшего места не найти. Речушка зимой наверняка замёрзнет, но сейчас вода есть, а к зиме сделаем колодец. Лес рядом, доставить стволы сюда не составит труда – волоком. Гора защитит зимой от северных ветров. Земля здесь хорошая, не песок, можно разбить огородик, охотиться будем внизу, там зверья должно быть много, места здесь дикие, – так говорил Корф вечером следующего дня.

      Они стояли у края пустыря, который ступенями, заросшими кустарником, а дальше – и редкими высоченными елями, поднимался к Крутой. Заходящее солнце, оставляя в тени ложбины, контрастно обозначило каждый выступ каменной громады. Левая сторона горы заслоняла собой небо, а правая, опускаясь к горизонту, таяла в фиолетовом сумраке. Там же, в массиве лесов, отсюда, сверху, редко, штрихами была заметна более тёмная полоса – ложе реки Песчаной. Утомлённые дневной суетой Корф и Евгений Иванович молча стояли, любуясь окружающей их красотой. Ночная темнота уже царила внизу, у подножия Крутой. Поднимаясь наверх, обдавало холодом, окутывая полумраком всё вокруг и очаровывая тишиной и покоем. Синь неба, сгущённая внизу темнотой ночи, поднимаясь к зениту, наливалась голубизной, а за вершиной Крутой редела, таяла белёсым пятном. Где-то там, невидимый отсюда, маячил, должно быть, рогалик месяца. И тут-то некая тёмная масса, появившись снизу, за массивом горы, и медленно-медленно поднимаясь и обретая предметные очертания, предстала перед глазами оцепеневших, потерявших способность что-либо осознавать двух невольных зрителей. Повисела в небе мгновение и тут же растаяла, будто её и не было. И всё это в полной тишине. Лишь через некоторое время появился как бы ниоткуда неясный звук, похожий на ленивое фырканье сытого