Отверженные. Том II. Виктор Мари Гюго

важно ответил Гаврош, – от крыс. Дрыхните!

      Все же он счел нужным прибавить несколько слов в поучение этим младенцам и продолжал:

      – Эти штуки из Ботанического сада. Они для диких зверей. Тамыхъесь (там их есть) целый набор. Тамтольнада (там только надо) перебраться через стену, влезть в окно и проползти под дверь. И бери этого добра сколько хочешь.

      Сообщая им все эти сведения, он в то же время закрывал краем одеяла самого младшего, который пролепетал:

      – Как хорошо! Как тепло!

      Гаврош устремил довольный взгляд на одеяло.

      – Это тоже из Ботанического сада, – сказал он. – У обезьян забрал.

      И, указав старшему на циновку, на которой он лежал, очень толстую и прекрасно сплетенную, прибавил:

      – А это было у жирафа.

      Помолчав, он продолжал:

      – Все это принадлежало зверям. Я отобрал у них. Они не обиделись. Я им сказал: «Это для слона».

      Снова немного помолчав, он заметил:

      – Перелезешь через стену, и плевать тебе на начальство. И дело с концом.

      Мальчики изумленно, с боязливым почтением взирали на этого смелого и изобретательного человечка. Бездомный, как они, одинокий, как они, слабенький, как они, но в каком-то смысле изумительный и всемогущий, с физиономией, на которой гримасы старого паяца сменялись самой простодушной, самой очаровательной детской улыбкой, он казался им сверхъестественным существом.

      – Сударь, – робко сказал старший, – а разве вы не боитесь полицейских?

      Гаврош ограничился ответом:

      – Малыш, не говорят: «полицейские», а говорят: «фараоны»!

      Младший смотрел широко открытыми глазами, но ничего не говорил. Так как он лежал на краю циновки, а старший посредине, то Гаврош подоткнул ему одеяло, как это сделала бы мать, а циновку, где была его голова, приподнял, положив под нее старые тряпки, и устроил таким образом малышу подушку. Потом он обернулся к старшему:

      – Ну как? Хорошо тут?

      – Очень! – ответил старший, взглянув на Гавроша с видом спасенного ангела.

      Бедные дети, промокшие насквозь, начали согреваться.

      – Кстати, – снова заговорил Гаврош, – почему же это вы давеча плакали? – И, показав на младшего, продолжал: – Такой карапуз, как этот, пусть его; но взрослому, как ты, и вдруг реветь, это совсем глупо: точь-в-точь теленок.

      – Ну да! – ответил тот. – Ведь у нас не было никакой квартиры, и некуда было деваться.

      – Птенец! – заметил Гаврош. – Не говорят: «квартира», а говорят: «домовуха».

      – А потом мы боялись остаться ночью одни.

      – Не говорят: «ночь», а говорят: «потьмуха».

      – Благодарю вас, сударь, – ответил ребенок.

      – Послушай, – снова начал Гаврош, – никогда не нужно хныкать из-за пустяков. Я буду заботиться о вас. Ты увидишь, как нам будет весело. Летом пойдем с Наве, моим приятелем, в Гласьер, будем там купаться и бегать голышом по плотам у Аустерлицкого моста, чтобы побесить прачек. Они кричат, злятся, если бы ты знал, какие они потешные! Потом мы пойдем смотреть на