Мертвый принц. Грегори Киз

такое?

      – Твой отец отправил тебя в монастырь Святой Цер. Верно?

      – На самом деле мать, – поправила его Энни.

      – А твоя настоящая любовь Родерик знал, куда ты направляешься?

      – Все произошло слишком быстро. Я думала, что поеду в Кал Азрот, и сказала ему об этом, а вечером того же дня моя мать передумала и отправила меня в монастырь. Я не успела его предупредить.

      – И он не мог узнать, где ты, из разговоров других людей?

      – Нет, меня отослали из дома тайно. Никто ничего не знал.

      – А потом ты послала своему любимому письмо – которое я сам передал в руки гонца церкви, – и ровно через девять дней в монастырь прибыли рыцари. Тебе это не кажется несколько подозрительным?

      Ей очень даже казалось – на самом деле в груди Энни словно вспыхнуло обжигающее пламя.

      – Ты заходишь слишком далеко, Казио! Ты и прежде говорил про Родерика всякие гадости, но предположить, сказать…

      Она замолчала, не в силах продолжать от ярости, тем более что слова Казио звучали очень правдоподобно. Но они не могли быть правдой, ведь Родерик ее любит.

      – Рыцари были из Ханзы, – сказала она. – Я узнала язык. Родерик из Хорнлада.

      Но тут она вспомнила, что ей как-то раз сказала тетя Лезбет. Ей казалось, что это было давным-давно, но там было что-то о том, что дом Родерика лишился расположения двора, когда-то поддержав притязания Рейксбургов на трон.

      Нет. Это просто смешно.

      Она уже собралась сообщить об этом Казио, когда во двор влетела запыхавшаяся Остра, по щекам которой катились слезы.

      – Что случилось? – спросила Энни, схватив Остру за руки.

      – Ужасные новости, Энни!

      – Какие?

      – Я в-в-видела гонца. Он рассказывал о новостях на площади около винной лавки. Он только что вернулся из… О Энни, что нам делать?

      – Остра, что случилось?

      Подруга прикусила губу.

      – У меня ужасные новости, – шепотом повторила она. – Самые страшные в мире.

      Глава 3. Композитор

      Леовигилд Акензал смотрел на копье со смесью страха и раздражения.

      Страх был вполне обоснованным – наконечник копья замер в нескольких дюймах от его горла, а человек, который копье направлял, был огромным, в доспехах, да еще и на свирепом коне. Стального цвета глаза врага напомнили Леофу бездонные воды Ледяного моря, и он не сомневался, что этот великан даже не вспомнит о нем наутро, если прикончит.

      Естественно, помешать этому он никак не мог.

      То, что он испытывал одновременно и раздражение, удивило его самого, но, по правде говоря, оно не имело никакого отношения к вооруженному всаднику. Много дней назад в долине среди холмов он услышал далекую, едва различимую мелодию. Вне всякого сомнения, ее наигрывал на дудочке какой-нибудь пастух, но мотив упорно преследовал Леофа, и, что хуже всего, он тогда не услышал окончания песенки. Мысленно он завершал ее множеством разных способов, но ни один из них ему не нравился.

      И это его удивляло.