Сибирские хроники. Григорий Зарубин

задумавшись, городской голова.

      – Аполлон Иванович! – в залу вошла хозяйка дома Дарья Никитична, – просим Вас отобедать с нами.

      Голова было засмущался, переминаясь с ноги на ногу, но всё же согласился.

      – Как вам чиновник из столицы? Строгий, наверное?! – Дарья Никитична, шурша юбками, принялась сама расстилать на стол скатерть, – Ульянка! Подавай на четыре персоны! Васенька – не кряхти!

      – Я не кряхтю!

      – Нет, кряхтишь!

      – Я не кряхтю!

      – Аполлон Иванович! Мы вас слушаем!

      – Дак что… этот «стеклянный глаз», прости Господи! Уж больно дурной, что ль, да и мелкий, точно пескарь сушёный. Начальники-то, чиновники, по обыкновению, судари мои: все как на подбор, здоровущие, как гаркнут, громче нашего Яшки Потапова, страшно аж до мурашек! А Модест Францевич только одеколоном приятно пахнет, однако ж, взгляд грозный, как зыркнет, аж до нутра пробирает, все тайные мыслишки наружу вытягивает.

      – Говорят, его, – перебил Василий Нифонтович, – в Красноярске, дескать, слепой нищенка палкой избил в торговых рядах. То ли монетку не подал, то ли ноги оттоптал тому.

      – И кушать мало изволит. Вот я, к примеру, могу за один присест цельного гуся умять! А этот три ложечки супа постного поцедит, вилочкой ковырнет пару раз из жаркого, и, дескать, сыт.

      – Мужик должен много есть. Иначе, какой из него прок?

      – Зато ученый премного, законы знает, Геракла с Венерой зрел голых!

      – Срам-то какой! Прям, голых?! – всплеснула руками Дарья Никитична.

      – Ага! А вчера, уж к вечеру, затребовал от меня «обывательскую книгу». Думаю, что расследует он дело о выборах.

      – Каких выборах? – Василий Нифонтович насторожился.

      – Вы ж пятый год торговый староста! А никто не выбирал…

      – А никто и не против, – рявкнул купец.

      – Может, Кузьма нажаловался?

      – Этот может, скабрезный… он у нас, почитай, во всей губернии – особо экономный! «Что дороже копеечки – для меня есть дорого»! – передразнил, смешно дребезжа голосом, Василий своего «задушевного» ворога, – а денежки не приносят счастье, но могут дарить свободу. Вот…

      – — – — – — – — – —

      А вот когда ты беден, – тогда уж не обессудь, вокруг всё: скучно, серо, уныло, холодно, голодно, одиноко, злобно.

      Когда же денежные хрустящие купюры наличествуют в твоем пухлом кошельке – всё становится красочным, праздничным, и сытно и тепло!

      И уже не «ты», а «Вы»! и не: «чего надо, морда козлячья?», а: «чего изволите, глубокоуважаемый господин?!».

      А денежки хрустят в пальцах, этак симпатично: «фру-фру-фру-фру-фру».

      И дождь, снег уже не пронизывают на холодном жестоком ветру зябкостью сквозь, ощетинившуюся по-гусиному, твою тощую бледную кожу; а приятно намекают, скатываясь блестящими бусинками по розовым щечкам, о счастливых будущих переменах…

      Так думал Кузьма Кузьмич Зубов, значившийся в губернии купцом 3-й гильдии. Капитал свой нажил сам: