Мертвецы тоже люди. Елена Грозовская

не могу сказать. Бессмысленно напоминать, если вы ничего не вспомните.

      Вано обошёл вокруг, открыл пассажирскую дверцу и протянул руку:

      – Прошу вас. Вы же сами сказали, что мы по-разному смотрим на мир.

      – Ах, вот как теперь заговорил!

      В столовой сервировали стол к обеду, суетились ятровки и горничная, тётя отдавала распоряжения. Увидев меня, Макоша вышла и озабоченно взглянула на влажные волосы:

      – Опять гроза! Что за день! Ты попала под дождь, Васинька. Пойди-ка погрейся у камина в гостиной. Ужин только через час… – Макоша вопросительно посмотрела на Вано: – Что случилось?

      Я не ответила, скинула мокрый плащ в прихожей.

      У дверей в гостиную, подпирая косяк, стоял Мгелико, или, как там его… Афанасий. Он поджидал нас. Увидев друга, он оторвался от косяка и сделал шаг навстречу.

      – Ожъ произошедши, мой бардъ? – Он задал тот же вопрос, что и тётя, и, пристально посмотрев на меня, церемонно поклонился. – Она понимаши сие?

      Вано кивнул, и Мгелико, смеясь, бросился его обнимать, трепать по плечу, бить ладонями в грудь.

      – Азъ говориши сие! Даждь Богъ помогаши! Врачба бо есть сие, а не злодейство! [28] Терпи, брат! Скоро ужо!

      Афанасий искренне радовался за друга. Я же ничего не понимала и разозлилась:

      – Нам надо поговорить!

      Вихрем пролетела в пустую гостиную, таща за руку Вано. Захлопнув дверь перед носом Афони, развернулась и пошла в наступление.

      – Ну, только не стоит прикидываться паинькой! – прошипела я. – Мне известно, что вы везли с дружком Мглико в поезде в чемоданах! И я прекрасно знаю, кто вы такие!

      Вано озадаченно посмотрел на меня:

      – И кто же?

      – Ты наркоторговец! Драгдилер! Я знаю, что вы перевозили в чемоданах рассаду конопли! И подарки ты дарил, чтобы я не проболталась родным!

      Несколько секунд в комнате стояло гробовое молчание. За дверью раздался приглушённый смешок Мгелико. Вано растерянно смотрел на меня. Никогда не видела, чтобы лицо человека выражало одновременно столько чувств: удивление, гнев, торжество, смех.

      – Какая чушь! – воскликнул Вано и посмотрел с такой досадой, что сердце сжалось от неприятного предчувствия.

      Он всё смотрел и качал головой. Я сделала пару шагов назад, оглянулась на альков с журчащим фонтанчиком. Вано подошёл совсем близко и, наклонившись к уху, отчётливо прошептал:

      – Мы с компаньоном в чемоданах везли рассаду роз.

      – Розы везли? – Голова закружилась. Я испуганно уставилась на Вано.

      – Помните, Василиса Михайловна, я говорил – у меня оранжерея недалеко от Глдани… я развожу розы.

      В памяти пронеслось забытое:

      «В Глдани оба в полоне будете!»

      Вероятно, кит, выброшенный на берег, чувствовал себя лучше. От стыда я была готова провалиться сквозь землю.

      – Господи! Оранжерея… я же сама это знала, и тётя в первый же день говорила про розарий!

      Вано наблюдал молча, как я борюсь с позором. А я-то не знала, куда глаза девать.

      Наконец, вдоволь насладившись моим раскаянием, Вано спросил:

      – Поэтому

28

Азъ говориши сие! Даждь Богъ помогаши! Врачьба бо есть сие, а не злодейство! – Я говорил! Даждь Бог помог! Лечение это, а не колдовство! (Др. – рус.)